Я резко потянулась к ножницам, которые лежали на прикроватной тумбе, – просто мимолетный псих, неадекватность, желание срезать эту трубку нахрен. Человек, по чьему нутру проехались тракторные гусеницы, не может быть адекватным. Арид среагировал мгновенно – в одно движение подкатил кресло с собственным задом к кровати, мою руку с ножницами зажал своей очень быстро. После ножницы аккуратно вытащил, кулак, в котором держал мои пальцы, так и не разжал. Думал, я глотку себе ими перережу? Если я и уйду отсюда, то не под его взглядом, настолько сильно я себя обижать не буду.
– Джейн… Ты сильнее… этого.
Какие хорошие слова. Правильные. Напугался?
– Сильнее чего? Думаешь, я неубиваемая? Непотопляемая?
– Тебе больно. Из этого состояния всегда хочется уйти «коротким» путем.
«Короткий» мне уже обрубили. Я выйду по длинной петле, чтобы снова к нему прийти, возможно. Просто потому, что силы жить я буду копить очень долго.
Псих всегда рвется наружу, когда под ногами нет земли, когда нет опоры, когда ты больше не знаешь, на чем стоять.
– Что ты знаешь… о боли?
– Я знаю… кое-что.
Хорошо, что он не сказал «знаю всё» – выбесил бы еще раз. А так прозвучало, будто командиру тоже бывало больно. Этот его ответ зашел в правильный сегмент меня.
Он так и держал мою руку в своей. Куда-то далеко делись ножницы.
– Обещай, что никогда не причинишь себе вреда.
– Обещай, что уйдешь навсегда и никогда не вернешься.
Хватит с меня мужчин, надежд, иллюзий, шансов. Почему нам всегда так хочется быть счастливыми с кем-то?
– Я уйду. Я обещаю.
Тяжелый ответ, глухой. Конец фразы про «обещаю больше не вернуться», однако, был скраден. Хитро.
– Обещаю себя не калечить.
«Сегодня». Я тоже не буду говорить лишнего, потому что тот, кто сейчас здесь, завтра уйдет. Или уйдет к вечеру, или через час. Ему станет плевать на мои обещания.
Арид, конечно, тоже заметил куцую фразу. Качнул головой.
– А ты упертая.
Еще бы. Даже дохнуть я буду, как боец, но уже не как «девочка».
Он поднялся с кресла, пошел в сторону кухни.
– Я сварю кашу.
– Я не буду её есть.
Я вообще не хотела есть.
– Будешь.
Он умел говорить таким тоном, что выбора «есть» или «не есть» не оставалось, и потому я процедила сквозь зубы.
– Командир своих никогда не бросает? Заботливый, да?
– Иди в задницу.
Прозвучало беззлобно.
Спустя полчаса он стоял передо мной с тарелкой. И мне хотелось вышибить её из его рук. У меня не было сил, но хотелось изогнуться змеей, подняться с этой сраной постели, выставить Арида за дверь, хлопнуть ей перед его носом.
– Сам её ешь…
– Хочешь, чтобы я ушел? Восстановись. Начни ходить.
Я знала этот непримиримый тон. И стало ясно, что бороться с ним сейчас у меня сил нет, их просто ни на что нет. Даже, наверное, на то, чтобы без его помощи дойти до туалета. Хорошо, я сдамся. Сдамся сейчас. Буду открывать рот, буду глотать таблетки, терпеть смену игл от капельницы. И молчать. Помогать ему ухаживать за мной раненой, лечить, не буду ставить палки в колеса. Просто потому, что руки уже не держат палки, потому что трясутся немощные пальцы.
Кашу он сварил хорошую, на молоке. Бросил сверху кусочек масла. Кормил сам с ложки, потому что двигать раненой пулей рукой было сложно, вторую было не согнуть из-за иглы. Меня усадили повыше на подушку во время обеда и сдвинули обратно вниз по завершении.
Спустя еще сорок минут он сообщил о том, что должен уйти по делам.
– Скажи, что ты не попытаешься встать. Я вернусь через несколько часов. – Арид стоял у моей кровати колоссом. – Не попытаешься свалить из этой квартиры, не попытаешься причинить себе вреда.
– Иди.
– Дэйзи…
Он умел быть настойчивым. А мне, глядя на его красивое лицо, хотелось вывалиться в окно. Или хотя бы оказаться на вершине очень далекой отсюда горы. Чтобы только ветер, закатный свет, далекое солнце и качающиеся в персиковом вечере цветы. И так целый год кряду.
– Занимайся делами.
– Или ты обещаешь, или я буду вынужден тебя приковать.
– А ты любишь это дело, я знаю.
Я полагала, что он разозлится, сделается жестче, но ошиблась. Арид сделал то, от чего у меня кровь вскипела и застыла в жилах одновременно, – он сел на мою кровать. И придвинулся.
– Может, мне попросить ласково? – спросил тихо. – Я умею…
Слишком близко его лицо, и совсем некстати так тепло, так ненавистно гладит щеку его рука. Нечестно. Ну почему сердце не умеет кусаться?
– Мне сказать тебе «пожалуйста»?
Он наклонялся всё ближе, а мне не хотелось проверять, случится ли поцелуй, – так нельзя. Не после фразы «останься капралом». А нечестные приемы… Ладно, хорошо, он выиграл.
– Я обещаю лежать. Попробую поспать.
– Молодец.
Хорошо, что он отодвинулся. Дьявол во плоти, сволочь. Нельзя давить туда, где больно, нельзя использовать открытые раны для выгоды.
Он уже стоял у двери, когда я не удержалась, позволила извергнуться внутреннему вулкану.
– Ты засранец, знаешь об этом?
– Знаю.
– Зануда. Сраный педант. Душнила.
– Точно.
Мои слова – как надувные мячики для бетонного волнореза.
– Уходи и не возвращайся!
Арид взглянул коротко.
– На ужин овощи.