Аритмия

Пренебрежительно поджав тонкие губы, сообщает, что я должна немедленно последовать за ней. Идем молча, но я замечаю, что весь путь до административного корпуса она часто и надсадно дышит, будто сдерживается из последних сил, дабы не сорваться.

В кабинете руководителя присутствуют пять человек: два методиста, школьный психолог, сам директор и Элеонора Андреевна. Ловлю ее сочувствующий взгляд — и сомнений не остается. Произошло нечто ужасное. Непоправимое.

Меня сажают в холодное кожаное кресло, а затем Венера Львовна начинает кричать, требуя моего немедленного отчисления из гимназии.

Пельш разглядывает свои ладони, и ее лицо с каждой секундой багровеет все сильнее.

Борис Ефимович просит всех успокоиться. Начинает задавать мне вопросы, пытаясь выяснить, знаю ли я о произошедшем. Когда понимает, что нет, осторожно сообщает мне о том, что по школе разошелся некий ролик с моим участием…

Видимо, что-то из «Сантафе». Я ведь вообще практически не помню определенный отрезок времени.

Венера Львовна снова кричит. На психолога, на Пельш. Говорит что-то о классных часах, посвященных теме нравственности, которые той следует проводить вместо того, чтобы есть булки в столовой.

В дверь стучат. На пороге появляется моя мама. Всполошенная, разнервничавшаяся, раскрасневшаяся с мороза. Здоровается со всеми, наспех скидывает старую дубленку и присаживается на стул, который выставляют для нее прямо в центр кабинета.

— Ну, полюбуйтесь, как воспитали! — гневно произносит Дубинина, вкладывая ей в руки свой телефон.

Я слышу вступление песни Kadi Prayers… и мой мир стремительно рушится.

Раскалывается надвое.

На «до» и «после».

Распадается на атомы…

Один из совместных вечеров. Ян. Свечи. Я танцую.

Как он мог… Зачем… Это ведь было только для него…

Хрип ужаса застревает в моем горле. Вскакиваю и выдираю злосчастный телефон из ее рук.

Мама бледнеет. Стискивает до скрежета ремень любимой сумки.

— Мам…

— Нет, Дарина. Пусть мать посмотрит и послушает, что было дальше! Пусть узнает, чем ее несовершеннолетняя дочь занимается! — настаивает Венера, отбирая смартфон назад. — Гордость Новосибирской школы! Приняли на свою голову!

Стыд опаляет щеки.

Никогда не забуду взгляд матери. Столько в нем было растерянности, порицания, осуждения. Разочарования…

Уже тогда я знала. Не поймет и никогда не простит…

Судорожно выдохнув, на негнущихся ногах покидаю кабинет. Кровь барабанами пульсирует в ушах. Сердце колотится о ребра со страшной силой, внутренности словно кипятком ошпаривают.

Большая перемена все еще идет.