Архив еврейской истории. Том 13

В Советском Союзе не было возможности сверить даты по еврейско-христианскому календарю. В начале 1990-х Эда Моисеевна обратилась в синагогу, где ей назвали 28 декабря. Однако эта дата неверна: она соответствует 27 Кислева (то есть третьему дню Хануки) 5652 года, начало которого приходилось на осень и зиму 1891 года согласно григорианскому летоисчислению, тогда как в декабре 1892-го первая ханукальная свеча зажигалась вечером тринадцатого декабря. Соответственно, третий день праздника начинался вечером 15-го и продолжался 16-го числа. Таким образом, верными могут считаться и дата в автобиографии, и совпадение дней рождения отца и дочери.

Но вернемся от «именинников» к именам.

Еще одна родственница — Софочка — Софья Львовна Погребинская, племянница Береговского, дочь его старшей сестры Полины Яковлевны. Обсуждая ее возможный приезд к родне (девушка еще не слышала об аресте дяди), Моисей Яковлевич советует: «Можно ей сообщить в общей форме, что, мол, дяди не будет в Киеве»[619].

Другие люди, в отличие от круга родных, называются с осторожностью. Лишь один раз в письме мы видим фамилию: Лернер[620]

, — Береговский узнал об освобождении из заключения поэта Йосла (Иосифа) Лернера (1903–1994), и поинтересовался, вернулся ли тот в Киев. В остальных случаях он лишь называет имена, а иногда сокращает и их. Например, в письме от 7 января 1955 года он упоминает бывшего коллегу, Р. Я. Лернера: «Посылка Рувима, <высланная ему> в сентябре прошлого года, до сих пор где-то его разыскивает».

«Ис. Сол.», к которому просит обратиться Береговский, если трудно достать нужные ноты[621], — это его ближайший друг, пианист и педагог Исаак Соломонович Рабинович.

«Привету от Мот. Ион. очень рад. Когда вернется домой, расцелуйте его за меня»[622]

. Нам не удалось установить, о ком идет речь, но понятно, что еще кто-то из знакомых вышел из заключения.

«Как здоровье Ефима?» — спрашивал Береговский у родных в письме от 19 октября 1954 года, и через две недели: «Мы радовались выздоровлению Еф. и приезду его домой»[623]. Здесь — уже с оглядкой — он интересовался другим своим коллегой, Ефимом Борисовичем Лойцкером. «Выздоровлением» названо освобождение.

В том же письме Моисей Яковлевич справлялся: «Кто-то передавал, что дядя Эля умер. Правда ли это?» Цензор, просматривавший письма, должен был подумать, что заключенный интересуется одним из своих родственников. Не получив ответа, Береговский задал вопрос еще раз: «До нас дошли слухи, что дядя Эля

умер. Правда ли это?»[624] Слухи были верны: Эли Гершевича (Илью Григорьевича) Спивака зверски запытали во время следствия.

Только по имени — Люба — названа близкая знакомая, а возможно, родственница, у которой несколько раз останавливалась в Москве Сарра Моисеевна. Из одного из писем жены Береговского понятно, что Люба жила далеко от центра Москвы. Моисей Яковлевич собирался встретиться с ней на вокзале при пересадке на поезд до Киева.

В письмах 1955 года Береговский чаще называл не имена друзей и знакомых, а их отчества. Так, планируя пересадку на киевский поезд в Москве, он спрашивал, можно ли будет позвонить Соломоновичу и Меносевне — то есть ближайшим московским друзьям, Исааку Соломоновичу Рабиновичу и Берте Михайловне Гейбер[625]

(как известно, «экзотические» имена или отчества в Советском Союзе нередко заменялись близко звучащими «общепринятыми»). А еще он писал о встрече с земляком Кивовичем, упоминая его жену Соню и даже представляя бытовую сцену: «Недалек тот час, когда их квартира вновь огласится былыми „кличами“: „Соня, подай ложку!“» Речь идет о весьма тесном знакомстве двух семей.

Сополагая письма Береговского с теми, которые его жена писала дочери, мы видим сходную систему утаивания имен, когда понять, о чем идет речь, может лишь «свой».

«Как Маина дочка? — спрашивал Моисей Яковлевич. — Хороша ли? Где теперь дедушка их?»[626] Первые два вопроса подводят к третьему, по-видимому, основному в этой череде. «Дедушка» (вероятно, кто-то из бывших сотрудников Украинской академии наук, а может быть, просто из киевских знакомых) не называется, но однозначно опознается людьми из ближнего круга по имени дочери.

А вот два фрагмента из писем Сарры Иосифовны к дочери Эде: