Архив сельца Прилепы. Описание рысистых заводов России. Том III

После этого мы вышли на пригон. Уже вечерело. К нам медленно подходил табун рысистых маток, за которыми, очевидно, послали несколько ранее обычного времени. Я с большим любопытством всматривался в приближающихся кобыл, стараясь угадать, которая из них Соболина, которая Улыбка, которая Зорька. Я, конечно, знал по породе и заводской момент первого знакомства с ними особенно остро и радостно переживал. В капризной игре теней и солнца выступали поля, дома, лошади. Табун приближался медленно, и это служило верным показателем, что там много старых кобыл. Наконец они нас окружили, и мы с Воейковым оказались в самой сердцевине табуна. Кобылы стояли степенно, ласково протягивали к нам головы. Подсосные матки и заслуженные старухи-пенсионерки поражали своей величавостью. Можно было думать, что все эти внучки Непобедимого-Молодца и Павина сознают свое высокое происхождение, свое родство со столькими беговыми знаменитостями, свою личную славу. Никогда в жизни я больше не видал такого спокойного, степенного и величавого табуна. Здесь было много знаменитых старух и много замечательных кобыл, среди них Усожа, Улыбка, Тучка, Темь, Соболина, Ненаглядная, Метла и Зорька. Это была замечательная группа кобыл, совершенно в голицынском типе. Они производили не только однородное, но и чрезвычайно приятное впечатление своей костью, шириной, глубиной, сухостью и делом. Прирожденная грубоватость в матках меньше чувствовалась, что, конечно, понятно, так как кобылы всегда нежнее жеребцов. Зорька была лучшей, в этой замечательной старушке чувствовалась накопленная сила многих поколений и высокая породность. Не блеск, не изящество, не совершенство Полканов, а именно породность. Дочери и внучки этих замечательных кобыл уступали им во всем, под ними были жеребята от Колдуна 3-го, лошади недостойной и пустой. Здесь я наглядно сравнил матерей и дочек, дочек и их сосунков – и понял, что дни Лопандинского завода сочтены.

Воейков заметил, какое большое впечатление произвел на меня табун, и это, очевидно, было ему приятно. Мы подождали, покуда разобрали маток, после чего тронулись в Радогощь. Большая, тяжелая, но чрезвычайно удобная коляска на лежачих рессорах, запряженная разномастной, но превосходно подобранной четверкой, быстро везла нас, и по пути мы беседовали о лошадях. Воейков говорил о том, что с помощью Карузо возродит былую славу голицынских лошадей. Его голова была полна проектов и планов. «Чистейших» он выдвигал, конечно, на первое место и был занят покупкой их по всей России. Сколько на это ушло средств и энергии – знает один Воейков, а что из этого получилось – знаем и все мы… Мало-помалу разговор наш стал затихать, и скоро, убаюканные мягкой качкой экипажа и быстрой ездой, мы совсем смолкли. Этому способствовала абсолютная тишина, которая царила кругом. Был чудный, редкий даже для этого времени года вечер: жемчужные облака величественно плыли в небесах, где-то звонко и неожиданно защебетала птичка и тотчас же смолкла, дальние луга, кустарники и деревья стали приобретать странные очертания. Ночь, теплая и прекрасная, быстро окутывала нас. Лошади пошли осторожнее и стали изредка фыркать. Воейков зажег сигару и предложил мне курить. Очарование было нарушено, и мы вновь стали беседовать о лошадях. Вскоре вдали показались огни, мы поехали по шоссе. Справа и слева тянулись насаждения, мелькали дома и службы, и вдруг совершенно неожиданно вырос белый силуэт дворца с ярко освещенными окнами. Выездной лакей встретил нас на крыльце и помог выйти из экипажа. В передней находилось несколько лакеев и почтенного вида пожилой слуга. Мария Владимировна ждала нас в гостиной, где у ее кресла на небольшом чайном столике красного дерева был уже приготовлен чай. Я был представлен хозяйке. Это была некрасивая женщина средних лет, скромно, но к лицу одетая и совершенно не напоминавшая красивую голицынскую породу. Старинная обстановка, фамильные портреты предков по стенам, сервировка, спокойный тон речи, замена изысканного французского языка английским, бесшумно двигавшиеся лакеи, сами лица хозяев, их манера говорить и держать себя – все указывало, что здесь заколдованный круг высшей аристократии, куда доступ так труден и куда так редко попадают простые смертные.