Архив сельца Прилепы. Описание рысистых заводов России

К числу любимых мною линий всегда относились линии болдаревского Чародея и его славного сына Ворожея. Я все чаще и чаще стал подумывать о том, что надо пустить в завод эту кровь, но вполне достойного представителя, то есть прямого потомка Чародея, мне разыскать не удалось. Проще всего было, конечно, взять кого-либо из Корешков (внука Ворожея), но их экстерьер меня совершенно не удовлетворял. Тогда я решил удовольствоваться арендованием на год жеребца, у которого эта кровь была бы сильна хотя бы в материнской части родословной. Таким жеребцом являлся Боярин, и я взял его на год в аренду у коннозаводчика Бундикова. Так как Боярин установил в свое время трехлетний рекорд 1.35 и с выдающимся успехом бежала его дочь – серая кобыла Золушка, то Бундиков продиктовал мне весьма тяжелые условия за право случки десяти кобыл с Боярином. Я уплатил 3500 рублей и полгода содержал за свой счет шесть кобыл Бундикова, которые также крылись с этим жеребцом.

Боярин был очень резов в трехлетнем возрасте и даже побил трехлетний рекорд. Он бежал от имени Гирни, которому и принадлежал. Боярин был очень крупной лошадью, и весьма возможно, что с его подготовкой Гирня поспешил, так как к четырем годам жеребец рассыпался и был только в 2.26, после чего быстро сошел со сцены. Происхождение имел очень интересное и, так же как Соперница, родился в заводе Лагутиных. Гвоздем родословной Боярина я считаю Ворожея, от дочери которого Замены он и происходил. Эта Замена была дочерью призовой Атаманки завода Охотникова. Отец Боярина Мужик был сыном горшковского Табора, стало быть, из линии шкилевского Солидного, которого я хотя и не любил, но очень ценил. Боярин как временный производитель меня вполне удовлетворял.

По себе он был определенно хорош: светло-серый, очень большого веса и исключительного костяка. Правда, Боярин был сыроват, но делен, породен, в типе настоящего рысака. Я знал, что если лошади от него и не побегут, то их все равно расхватают любители и заплатят хорошие деньги. Так и случилось. У Бундикова Боярин дал не только Золушку, одну из лучших по себе кобыл на Московском ипподроме, но и Не-Подходи 1.34,4, а также других бежавших лошадей. Те лошади, которых Боярин дал мне, были крупны, дельны, массивны, хороши по себе, но сыроваты. Лучшим по резвости был Валет 2.16 (в четыре года), о котором я уже говорил, описывая его мать Ветрогонку. Лучшим по себе был Бенефис (от Бойкой), который, пройдя через руки одного астраханского охотника, очутился на конюшне персидского шаха. Бенефис, взяв, очевидно, сухость и кровность Гранита (у Бойкой его имя было повторено дважды), получил от Боярина капитальность, рост, массу и кость. Совокупность всех этих качеств и сделала из Бенефиса замечательную лошадь, и весьма возможно, что в Персии на его долю выпала честь состоять производителем в одном из заводов персидского шаха.

Другой арендованный в том году жеребец, Пекин, принадлежал херсонскому охотнику К. Шубовичу, поклоннику моей коннозаводской деятельности. Он предложил мне взять его жеребца на крайне льготных условиях в аренду, с тем чтобы я дал Пекину лучших кобыл. Я согласился, и Пекин пришел в Прилепы.

Пекин родился в заводе Расторгуева от известного Кряжа-Быстрого и Пурги. Случайно купленный Шубовичем в то время, когда Расторгуев вынужден был продать многих своих лошадей, Пекин оказался выдающимся призовым рысаком, много выиграл и показал рекорд 4.39,5. На нем ездил Марков, опытный наездник, а сам Шубович немало мудрил с его тренировкой. Пекин показал свой класс, но продержался на ипподроме сравнительно недолго. При других условиях и в других руках он выиграл бы вдвое больше.

Я никогда не любил породу Кряжа и весьма редко, да и то случайно, обращался к ней в своей коннозаводской деятельности. Однако в данном случае меня до известной степени примиряло с Пекином то обстоятельство, что его мать Пурга по прямой женской линии происходила от кожинской Полтавы, дочери Полканчика. Кряж-Быстрый и Капитал, дед Пекина со стороны матери, меня весьма мало интересовали. По кровям, кроме имени Полканчика, Пекин был почти что посторонним для моего завода, и его появление в заводе было своего рода метизацией, которая усиливалась тем, что Капитал был с примесью английской крови.