Архив сельца Прилепы. Описание рысистых заводов России

Для Громадного, однако, было сделано исключение. Во время войны штутмейстер Пономарёв опять стал единственным хозяином подбора. Просматривая список тех 30 кобыл, которых покрыл в 1917 и 1918 годах Громадный, я ясно вижу Пономарёва и читаю в его душе, как в открытой книге. Вот он надел очки, уселся вечером за ведерным самоваром. Хозяйка гремит посудой, тут же у стола его помощники и многолетние сослуживцы. Пономарёв решает подбор на 1917 год, который утром росчерком пера утвердит подполковник Богдашевский. «Надо дать Громадному в первую голову дочерей Лыски, а то вернется после войны Яков Иванович и никогда не простит, что его любимых кобыл не покрыли с Громадным», – говорит Пономарёв и поправляет очки. «Что ж, это хорошо, – тонким голосом замечает старший маточник. – Надо уважить его, человек он хороший и свой». По тем же основаниям назначают Громадному дочерей Павлина, дочь Палача, внучек Подарка, то есть лучших по кровям сухих призовых кобыл. Однако почтенный Пономарёв, этот фанатик густой и тяжелой лошади, испугавшись, что он и так чересчур поступился своими вкусами, принципами, убеждениями, а главное, интересами столь близкого его сердцу Хренового, тут же дает Громадному малютинскую Социалистку, дочь Леля Легенду, дочь Угара Уютную, дочь Бравого Бережливую и других сырых, громадных и самых тяжелых кобыл завода, явно делая ставку на получение прежнего типа хреновской лошади. Конечно, от такого подбора ничего получиться не может, кроме сырой, шестивершковой, очень массивной и тупой лошади. Но Пономарёв иначе поступить не способен, ибо давно известно, что страсть ослепляет рассудок…

Подбор закончен, кобылы расписаны, но чаепитие продолжается, и Пономарёв беседует с начальниками. Дня через три начнется случка, и все интересы вращаются вокруг этого события: будут ли толочься кобылы, хорошо ли станут садиться старики, будут ли высиживать молодые жеребцы и прочее в том же роде и духе. Кажется, что все обдумано и решено, но, видимо, Громадный произвел сильное впечатление на Пономарёва, ибо он возвращается опять к подбору и вдруг неожиданно спрашивает присутствующих: «А не дать ли Громадному Восточную?» Никто не решается нарушить молчание, все знают, что Восточная – любимая кобыла Пономарёва, а ее сын Лужок – краса и гордость Хренового, им Пономарёв гордится больше, чем родным сыном! Все боятся высказаться по столь важному поводу, а наездник-хохол думает про себя: «Ладно, шути, ловит нашего брата на слове, нипочем не даст Восточную Громадному!» Общее молчание нарушает хозяин, который говорит: «Дала же она от малютинского Ловчего Лужка. Пусть даст от Громадного такую же лошадь». Допустить, что на свет божий появится лошадь лучше Лужка, Пономарёв, конечно, не может. Общий гул одобрения покрывает последние слова хозяина-штутмейстера, и он собственноручно крупными буквами вписывает под рубрикой «Партия Громадного» кобылу Восточную.

Шумят старые деревья под окнами уютного домика, гудит и воет ветер в трубе, но тепло в натопленной комнате, где никак не может заснуть старый штутмейстер. Ему почему-то вспоминаются сегодня рассказы Косякова и других стариков про былую славу графских, а потом хреновских лошадей, про замечательных заводских маток, про прежних Полканов, Лебедей и Непобедимых, и он засыпает, утешенный мыслью, что и Громадный, пленительный образ которого нет-нет да и встанет перед его смыкающимися глазами, также происходит «от главы бегового рода в Хреновом» Полкана 3-го, резвейшего в свое время хреновского жеребца…

Однако ни мечтам Пономарёва о создании второго Лужка, ни моим планам и предположениям в связи с поступлением Громадного в завод, ни трезвому расчету Стаховича – ничему не суждено было осуществиться. После революции погиб целиком и безвозвратно весь приплод Громадного, данный им в Хреновом. От двухлетнего пребывания этого знаменитого рысака в Хреновском заводе не осталось и следа, да и сам Громадный окончил свое существование в тревожные, страшные дни, которые наступили для всей России летом 1918 года.

Смерть Громадного была так же необычна, как и вся жизнь этого жеребца. В ней есть что-то красивое, неожиданное и величественное.