Архив сельца Прилепы. Описание рысистых заводов России

Район Прилеп относится к зоне лесных земель, которые прерывистой и довольно узкой полосой окаймляют, преимущественно с северо-запада, область чернозема. Леса в основном осиновые, затем идет береза, потом дуб. Наличие в районе Прилеп реки Упы делает его сравнительно обеспеченным луговой площадью: на шесть десятин пашни приходится десятина сенокоса, в большинстве случаев заливные луга.

Черноземная часть губернии была в значительной мере земледельческой, нечерноземная – промышленной, тяготевшей к таким крупным центрам, как Москва, Серпухов и Тула. В нечерноземной части немало железных дорог, особенно в Тульском уезде, где на 13 квадратных верст приходится одна верста железнодорожного пути.

Качество лошадей, разводимых населением, нельзя признать высоким. Местных пород не было; за исключением отдельных хозяйств, лошадь носила лишь следы улучшения рысаком. Это объясняется тем, что в Прилепах издавна был рысистый завод и он некоторым образом способствовал улучшению местных лошадей. Словом, район Прилеп сколько-нибудь крупного коневодческого значения не имел и все коневодство губернии тогда было сосредоточено в юго-восточной части.

Я видел, что местные крестьяне не любили, не понимали лошадей и не занимались ими. Несмотря на это, с первого же года пребывания моего завода в Прилепах я держал для случки с крестьянскими кобылами двух рысистых жеребцов. Сначала крестьяне совсем ими не пользовались, но затем наиболее зажиточные из них стали случать своих кобыл с моими жеребцами, а когда с ростом завода возросла и его известность, коневоды Богородицкого уезда, особенно из знаменитого села Чёрная Грязь, стали приводить на случку своих маток, среди которых были превосходные экземпляры.

Вернусь к первым дням моего пребывания в Прилепах и опишу свои впечатления от этого, тогда разоренного гнезда. Впервые я посетил Прилепы зимой, когда осматривал имение перед покупкой. Тогда все утопало в снегах, блистало в ярких лучах зимнего солнца, деревья были покрыты серебристым инеем, окна – причудливыми узорами, постройки почти до крыш завалены снегом. В такой обстановке судить об имении было трудно, но с поэтической точки зрения все это было очень красиво и мило. В такие яркие, тихие и морозные дни наша деревня и в самом деле становилась особенно хороша, и вполне понятно, почему Прилепы произвели на меня самое отрадное впечатление.

Река Упа

Когда же я приехал туда в начале мая, уже владельцем имения, то впечатление было совсем другое. Достав ямскую тройку в Туле, я прямо с вокзала отправился в деревню. Было прохладное, сырое утро. Небо все время замолаживалось, клонилось к ненастью. Поля дымились сизым туманом, намокшие травы уныло приникли к земле. Все живое примолкло, лишь изредка отчаянно каркали вороны да подымались стайками промокшие воробьи. Кругом было серо и скучно. Ямская тройка едва плелась по ужасной дороге, которая соединяет Тулу с Прилепами. На душе было тоскливо и тяжело. Я думал о предстоящей жизни и работе в Прилепах, о новых условиях, в которые должен быть поставлен мой завод, и с содроганием сердца смотрел на дорогу, хуже которой я никогда не видел. Вдали показалась церковь села Кишкина, откуда до Прилеп рукой подать – версты полторы-две, и я облегченно вздохнул.

Прилепская усадьба произвела на меня тяжелое впечатление. Кроме сторожа, там никого не было, везде царила полная тишина. Маленький барский дом зарос травой и лопухами. Конюшни с соломенными или крытыми дранью крышами имели жалкий вид, манеж покосился и глубоко врос в землю. Редко в каких конюшнях сохранились окна и двери, а службы находились в еще худшем состоянии. Я взошел на крыльцо, взглянул на всю эту мрачную и безотрадную картину и стал звать сторожа. Вместо него прибежал веселый и довольный русый человек. У него было красивое розовое лицо, он был широкоплеч и выглядел богатырем. Подбежав ко мне, он поклонился, сообщил, что приехал только вчера вечером, и подал мне письмо. Письмо было от моего приятеля Путилова, который по моей просьбе прислал ко мне этого человека в качестве повара. Повар Иван Андреевич прослужил у меня несколько лет. Потом явился сторож и отпер дом. Мы все вместе обошли его. Везде было пусто и грязно: обои оборваны, подоконники запачканы, полы много лет не крашены, косяки и двери перекошены. Во всем доме только и было обстановки, что литографированный портрет Александра III в раме без стекла да старое судно… В самом имении ни инвентаря, ни повозки, ни хомутка – решительно ничего, хоть шаром покати. В сараях не нашлось даже ремешка или старого пенькового недоуздка – все кем-то было взято, продано или украдено. Вместе с Иваном Андреевичем я обошел всю усадьбу и, думая о том, что придется все создавать заново, пришел в уныние.