Арлекин

– Я весь ваш раб, – с дрожью в голосе отвечал Василий. – Если бы не ваш покойный отец и вы, ваше сиятельство, то я давно бы сгинул в Париже. Разве я могу раздумывать, я готов к любым приказаниям.

– Хорошо, не буду посвящать тебя в секреты моей миссии, только намекну, что если ты удачно справишься с возложенным поручением, то очень споспешествуешь процветанию России и приобщению ее к Аполлоновой лире, которой, по-моему, собираешься служить. В противном случае, я не пугаю, тебя ждет немедленная смерть, ибо доверенное тебе – государственная тайна. Да, если все сойдет гладко, тебе еще и перепадет от щедрот тех, с кем будешь иметь дело.

Он дал немного времени, дабы молодой человек смог вникнуть в смысл слов, поглядывая незаметно за его поведением. Тредиаковский казался напуганным; слушал очень внимательно и стоял слишком прямо, как соляной столб.

– Я весь слух, ваше сиятельство, – проговорил наконец он срывающимся в шепот голосом.

– Говори громче, мы здесь одни, – улыбнулся Куракин. – Никому не имеешь ты права доверять дипломатическую тайну. Я решил сделать тебя курьером-посредником на время моего отъезда. С завтрашнего дня ты поступаешь во власть аббата Тарриота и обязан выполнять любые его указания. Ты станешь пересылать письма этого господина лично мне в Петербург и передавать ему мои послания, доставленные секретной почтой. Кроме того, я хочу, чтобы ты действительно стал моими ушами, сдружился с иезуитами и отписывал мне во всех подробностях о разговорах, коим будешь свидетелем, – меня интересуют мнения отцов-богословов относительно России и возможности объединения Церквей. Кстати, работая по моему указанию, ты сможешь заслужить прощение недовольных тобой заиконоспасских учителей. Думаю даже, что теперь, когда ты станешь помогать общему делу, вполне приспела пора отписать во взрастившую тебя академию и испросить у них денег на образование; мне кажется, сегодня твоя просьба будет удовлетворена. А лишняя сумма сверх жалованья, как я понимаю, никогда не повредит. Наше предприятие одобрено Российской и Православной Церковью и замышляется на благо ей, так что успокойся и перестань наконец дрожать как осиновый лист.

Он говорил намеренно туманно, чтобы молодой человек понял только полуправду, а то, о чем он смог бы догадаться, пускай и остается догадкой, главное – его уста ничего определенного не произнесли.

– Возможно, декан не пожелает лично принимать тебя, тогда запомни еще одно имя – Поль Шарон. Этот студент – вполне доверенное лицо своего учителя и духовного наставника. Чего ты теперь испугался? Ты знаешь его, отвечай?

– Да, ваше сиятельство, – справившись с собой, тихо, но ясно ответил Василий. – Мне кажется, Шарон ненавидит меня, впрочем, взаимно. Однажды я публично унизил его, одержав верх в споре.

– Не волнуйся, теперь полюбит, можешь быть уверен – иезуиты умеют любить и ненавидеть только по приказу, а таковой будет дан ему незамедлительно. Ну, ты, кажется, колеблешься? Я не ожидал подобного поведения.

– Никак нет, ваше сиятельство, – до хруста стиснув пальцы, ответствовал Василий.

– Ну да теперь и неважно. Ты знаешь тайну, и невыполнение… – Князь приумолк и переменил голос на ласково-ободряющий. – Ну же, Тредиаковский, выше голову, мне необходима твоя помощь. Ту михи россус эрис! – добавил он лукаво.

– О да, ваше сиятельство, – с жаром подхватил Василий. – Я же говорил, что весь ваш раб. Не беспокойтесь, ежели надобно – я отдам всего себя на любые муки за вас!

– Никаких мук, дурак, от тебя не потребуется. – Куракин скрыл за грубостью фамильярность. – Иди же и завтра передай сей пакет мосье декану или этому твоему Шарону. Увидишь, он станет внимателен к тебе, как самый галантный французский любовник.

И, расхохотавшись, князь подал Василию голубой конверт и указал на дверь. На душе у господина посланника было легко, как всегда, когда он начинал ответственное и рискованное дело. Александр Борисович целиком доверялся оберегающей его счастливой Фортуне. Просчитывать же мелкие детали он не любил, зная по опыту, что углядеть все невозможно. Главное – движение к великой цели!

24