Армен Джигарханян. То, что отдал — то твое

Вопрос целил прямо в лоб, исхитриться и слукавить было невозможно. Пришлось соврать, Шекспир допускал и такую возможность в отношениях между двуногими.

— Конечно с тобой, — сказал Осинов и, закаленный Шекспиром, совсем не испытал неудобства. — Кстати, ты не горячись. Дед подумает и к утру смягчится. Ты у него в любимчиках, он тебя лайкает.

Саустин отбросил окурок, тотчас запалил новую сигарету. Нервничал.

— Пусть подумает, — сказал он и затянулся. — С ним — проще. А вот Вику… с ней надо подумать и наказать. Когда-то ты предлагал радикальные меры, жаль, струсил я тогда. Но теперь… Стоп! — Его осенило. — Знаю я, что с ней делать! Ей-богу, знаю! Красиво с ней поступим. Смертельно с ней разберемся. Кстати, вполне по-шекспировски!

— Как?

Саустин запнулся. Хотел ответить — схватил себя язык. Он плохо знал Шекспира, но, взглянув на друга молниеносно сообразил, что если предатели возникают среди троих заговорщиков, то почему бы им не возникнуть среди двоих?

— Позже скажу. Обдумаю детально и скажу.

«Можешь и вовсе не говорить, — подумал Осинов. — Мне будет легче ничего не знать».

Расстались они уже в метро. Разошлись по разным веткам, Осинов ехал в Сокольники, Саустин на Арбат. Крепкое, с налету рукопожатие казалось скрепило их дружбу и продлило ее в будущее.

«Хорошо, что у меня есть Юрок, — подумал, вскакивая в вагон, Саустин, — надежный он, хороший парень, хоть и страдает Шекспиром. Он вступится за меня перед дедом, не сомневаюсь, но, если меня все-таки уволят, наши отношения не пострадают, я уверен…»

«Дружба — прекрасная вещь, — размышлял Осинов, отдаляясь от Саустина на забитом людьми эскалаторе, — но как она порой отягощает и усложняет жизнь человеку! И как иногда права бывает поговорка, что „упаси меня, боже, от друзей, а с врагами я справлюсь сам!“ Не принадлежит Шекспиру, но по духу совершенно шекспировская, думаю, знай он ее, с удовольствием включил бы ее в любую свою драму!»

54

Неспешно Армен и Вика оделись в кабинете и, выключив свет, неспешно двинулись по опустевшим коридорам театра.

Худрук всегда был основателен и нетороплив в театральных передвижениях, теперь также неторопливо и в ногу с ним должна была перемещаться Вика, и ей это удалось. Обручальная пара, вдруг пришла ей в голову совершеннейшая, нелепая глупость, она поняла, что это фантазия и глупость, но глупости иногда кажутся девушкам такими привлекательными, такими милыми и так порою хочется, чтобы они состоялись наяву! Молодости свойственно мило мечтать о счастье, и, если серьезно, разве не молодые мечты есть мощнейший движитель жизни?

Таинствены и волшебны были коридоры театра при свете звезд в потолке, то есть маломощных дежурных лампочек.

Скрипели половицы, дрожали тени, шевелились занавески, вздыхали персонажи за стенами закрытых гримуборных. Кот Зуй чувствовал их всех: носился по коридорам, рычал и сражался с призраками.

— Театр чует кот, с нашим театральным колдовством воюет, — объяснил Армен и, как рыцарь поддержал Вику под локоть.

Так рыцарь и его дама миновали охранников на вахте, так вышли в волшебную ночь, на широкую лестницу театра, так прошли мимо круглосуточно светившейся театральной витрины со сценами из спектаклей, где всюду и в разных ролях был запечатлен и проживал он, ее Армеша, так приблизились к автостоянке, к его «Тойоте», где он, великий актер, первым делом усадив в машину Вику, смахнул веником с лобового стекла снежок, завел машину и, пукнув выхлопом, уехал вместе с избранницей в черно-белую городскую ночь.

Дорогой хотелось молчать, и они молчали.

— Слава богу, прошло. И вроде бы не сильно обосрались, — только и сказал он. — Но больше «Фугаса» на сцене не будет. Шедевры не повторяются.

И засмеялся сухим своим трескучим смехом.

Нежность затопила ее и лишила вдоха. Руку свою, как и в прошлый раз, опустила на его пятерню, сжимавшую набалдашник рычага переключателя передач.

Обними же меня, кричало в ней все ее существо, придвинь, приблизь меня к себе, мне так необходимо твое тепло! Он вел машину, он был занят дорогой, но внутреннего немого ее зова он не смог не услышать и в знак того, что услышал, сдавил ее пальцы своими и сделал ей больно, приятно и нестерпимо сладко…

— И директорство мое отмени, — прошептала она. — Зачем оно тебе?

— Так надо, — сказал он. Вспомнил маму и уверенно повторил. — Так надо. Так мама завещала. Молчи.

Она промолчала. Мама? Директор? За ночь он забудет. Или передумает, решила она и успокоилась.

Поелозив по центру, «Тойота» подкатила к шлагбауму, отделявшему улицу от арки, ведущей во внутренний мир элитного дома.

Шлагбаум поднялся как театральный занавес, приглашая ее принять участие в дальнейшей пьесе счастливого преображения. Вика бессильно и безмолвно согласилась. Они въехали во двор старинного дома, заняли положенное «Тойоте» место, и рыцарь повел даму к подъезду дворца.

Пять всего этажей было в этом доме эпохи модерна, но каждый — метров по пять высотой, и высился дом, и круглая ротонда его, устроенная на углу, повыше иных восьмиэтажек.