Армия Наполеона

Действительно, набором отдельно взятых фактов можно создать какой угодно образ наполеоновского войска, как, впрочем, и всякого другого – от черного до светло-идиллического. Поэтому примеры, которые приведены здесь, являются лишь иллюстрацией того образа солдат и офицеров императора, который сложился у автора на основе изучения тысяч источников – писем, официальных документов, дневников, мемуаров.

Мы начнем это эссе о духе наполеоновской армии с качества, которое было ее неоспоримой и неотъемлемой характеристикой. Этим качеством была отвага, и это, в общем, неудивительно в войсках, которые с 1792 г. почти непрерывно были в пекле войн, большей частью победоносных.

Свидетельство не раз уже упоминавшегося Клаузевица, непримиримого врага наполеоновской Франции, звучит, пожалуй, наиболее убедительно: «Надо было самому наблюдать стойкость одной из частей, воспитавшихся на службе Бонапарту и предводимых им в его победоносном шествии, когда она находилась под сильнейшим и непрерывным орудийным огнем, чтобы составить себе понятие, чего может достигнуть воинская часть, закаленная долгой привычкой к опасностям и доведенная полнокровным чувством победы до предъявления самой себе требования высочайших достижений. Кто не видел этого, тот не сможет этому поверить»[597]

.

Наивно, конечно, было бы полагать, что в полки Наполеона не попадали трусы, просто последние если и были, то они либо дезертировали, либо, стиснув зубы, должны были следовать общему порыву и иногда, увлеченные им… становились героями.

Особенно беспощадной к трусости была офицерская среда. Д’Эспеншаль, автор блистательных по точности воспоминаний, рассказывает, как старший офицер, прибывший в 5-й гусарский полк, оказался не на высоте своей миссии в одном из первых боев кампании 1809 г. Тогда, как рассказывает автор, служивший в этой части: «…все офицеры полка заявили единодушно, что он не достоин командования…», и с согласия генерала Пажоля провинившегося офицера отправили в депо во Францию «под предлогом необходимости заниматься организацией подкреплений, однако, накануне отъезда по поручению всех офицеров полка, молодой сублейтенант заявил изгнаннику, что он должен снять с себя белый ментик (характерная деталь униформы 5-го гусарского, ставшая его символом), и что, если он этого не сделает, то о его поведении будет доложено Императору. С этого времени мы больше ничего не слышали об этом офицере…»[598]

.

Понятно, что с офицерским корпусом, пронизанным чувством чести, честолюбием и жаждой славы, распаленными императором, при ежедневном экзамене на храбрость трусу, особенно в офицерских эполетах, было нечего делать в наполеоновских полках. Ведь как писал де Брак: «На поле боя человек раскрывается таким, каков он есть. Здесь нет больше вуали, нет хитроумных уверток – все страсти человека выступают наружу, его душа открыта, и в ней может читать любой, кто захочет. Здесь интриги в бессилии молкнут, здесь храбрецы приемных, умники салонов… любители погарцевать в мирное время не задирают носа. Горе любому, кто побледнеет в бою, даже если он и носит шляпу с шитьем, горе эполетам и галунам, которые склонятся под ветром от ядра… Здесь вершится неподкупное правосудие, и горе тому, кто будет осужден трибуналом, где честь – судья»[599].

Нужно было не просто быть бесстрашным, но нужно было, чтобы это все видели: не склонять голову под ядрами и пулями! – понималось абсолютно буквально. Как-то раз кавалерийский генерал Груши вместе со своим начальником штаба полковником Жюмильяком и начальником артиллерии полковником Гриуа отправились на рекогносцировку. Неприятельское ядро, просвистевшее совсем рядом от них, заставило Жюмильяка невольно пригнуться. Гриуа пишет, что «… генерал Груши не мог сдержать улыбку. Он сказал, обращаясь ко мне: “Кажется, полковник, вы лучше знакомы с ядрами, чем этот господин, ибо вы не приветствуете их столь же почтительно”. Несчастный начальник штаба был сконфужен и не ответил ни слова. Впрочем, у многих военных, которых я знал, – это всего лишь невольное движение, которое, однако, было для них настоящим несчастьем, ибо многие приписывали эти кивки страху»[600].

Трусость в солдатской среде была столь же презираема, как и среди офицеров, причем, подобно своим командирам, солдаты сами разбирались с теми, кто вел себя недостойно в бою.