Аромат смерти

– Вы не отдавали приказов, потому что у вас было оружие помощнее. Вы были их Матерью.

Она была предводительницей стаи, Гайей, Матерью-Землей. Для Айзека мать являлась непререкаемым авторитетом. И хотя такая любовь причиняла ему боль, он исполнял все, что от него требовалось, – только чтобы сделать ее счастливой.

– Он написал это у себя в дневнике? – спросила учительница, улыбаясь.

Иви не стала отвечать напрямую.

– Айзек что угодно сделал бы ради вас.

– Ну… – Та помолчала, явно нисколько не обеспокоенная. – Ему приходилось потрудиться.

– И вам тоже. Когда вы шептали ему в ухо… – Ноздри Иви затрепетали. – Не представляю, насколько травмирован должен быть ребенок, чтобы вот так подчиняться чужой воле.

– О! – Гайя тихонько вздохнула. – Что именно он написал? Звучит как какая-то чушь.

– Мне любопытно, – продолжала Иви, – какое официальное название придумано для патологии, которая заставляла его больше семи лет убивать детей.

– Патологии? – Женщина недоуменно уставилась на нее. – Все это было необходимо, естественно и нормально. Этих детей не любили. – Инвалидное кресло дернулось вперед. – Как вы не понимаете? Иногда надо подвергнуть ребенка опасности, чтобы родители осознали всю тяжесть ситуации. Иногда только после его смерти они понимают, что делали не так. Боль разлуки мучительна и неизлечима. Но есть и светлая сторона – эти дети найдут в следующей жизни родительскую любовь, которой у них не было в этой. Эту любовь я им и даю. Они увидят ее. Они никогда больше не будут одиноки. Называйте это освобождением.

Иви была потрясена ее откровенностью. Эта женщина искренне верила в то, что говорила.

– Для тех детей смерть была единственным спасением. Смерть – лишь часть картины.

Гайя увидела, как Иви недоверчиво нахмурилась, и удвоила усилия в попытке ее переубедить.

– Цель оправдывает средства. Вы видите лишь семнадцать мертвых, но не учитываете, скольких я спасла. Бесчисленное множество душ! Сколько родителей увидели свет благодаря мне… Вы можете понять? Вы ведь испытали такую же боль. Прошли через такой же ужас.

– Вы совсем меня не знаете, – ответила Иви. Она видела безумие в ее глазах и вспоминала боль, изливавшуюся с каждой страницы дневника Айзека.

Смерть первенца стала поворотным моментом. Тщета и пустота, которые Гайя чувствовала после смерти мужа, вернулись к ней, но спустя несколько дней страданий и тоски она поняла, в чем ее миссия. И хотя ей трудно было с этим смириться, она заставила себя поверить в эту извращенную логику, чтобы жить дальше. Это было как божественное откровение.

Она любила каждого прекрасного и печального ребенка, которого Айзек заманивал к ней. Она пыталась дать им лучшую жизнь, наставляла и дарила любовь, но иногда этого было недостаточно, и всегда попадались дети, которые приходили слишком поздно, чтобы вмешаться и изменить их судьбу. Их грустные лица были как детонаторы, а у нее был взрывной нрав. Она не могла смотреть, как они страдают. Хватаясь за волосы, она требовала, чтобы Айзек отправил их в лучший мир.

Сострадание, освобождение и вечная любовь.

Но самая злая ирония постоянно была у нее перед глазами. Учительница Лю стремилась к возрождению, но Айзек, хоть и давал ей его снова и снова, никогда не получал от нее любви.

– Значит, вот как вы убедили вашего сына? – спросила Иви. – Этой ерундой?

– Вы знаете, что такое быть нежеланной и страдать. – Женщина сделала паузу, потом добавила: – Как Ханс.

Иви напряглась, словно услышала щелчок кнута. Она стиснула кулаки и задрожала, но постаралась этого не показать.

– Ему было очень больно, – сказала учительница Лю голосом, полным сострадания. – С его нежной душой он не мог этого больше выносить. Выносить вашу мать.

Губы у Иви задрожали.

«Держись! – приказала она себе. – Соберись немедленно! Ты не можешь сдаться».

– Да, ему было больно, и что? – спросила Иви спокойно. – Все это не ваше чертово дело.

У учительницы Лю отпала челюсть. Иви оказалась куда крепче, чем она предполагала. Ей надо было вернуться к своему мольберту. Главное – не паниковать.

– Ваш сын тоже умер, – сказала Иви.

– Я понимаю, почему Айзек сделал то, что сделал. – Учительница Лю уже пришла в себя и снова заулыбалась. – Это было письмо любви ко мне.

Иви громко расхохоталась. Она не смеялась так уже три года. Учительница Лю понятия не имела, что ее рассмешило, но постаралась сохранить лицо.

– О нет! Нет, нет, нет! – От смеха Иви замахала в воздухе руками. – Я говорю не про Айзека. А про другого сына. Хотя понятно, почему вы ошиблись… Он ведь тоже спрыгнул с крыши.

Улыбка исчезла с лица Гайи, словно она получила смертельный удар.

– Забавно, да, как ваши сыновья устроили гонку: кто первым избавится от вас? И даже избрали одинаковый способ уйти. – Иви указала на дневники. – Надо бы вам их прочитать. Написано очень хорошо. Убедительно. Я чуть было не поверила вам сейчас, так стройно вы рассуждали. Жаль, что вы ничем не отличаетесь от остальных – такая же бессердечная мать, как те, кого вы, по вашим словам, хотели наказать…