Аромат смерти

Огонь бешено полыхал, землю покрывали хлопья пепла и обломки, которые ветер не мог унести с собой. Изо всех отверстий валил дым, как будто дом превратился в монстра, тянущего свои щупальца к небу. Пожар на мирной улице посреди ночи напоминал картины Апокалипсиса.

Иви лежала на земле, представляя, что на нее проливается теплый дождь. Потом подумала о матери – о том, как давным-давно лежала в ее объятиях. Вокруг стало тихо, и она услышала стук своего сердца: та-дам, та-дам, та-дам. Ее организм все еще работал. Она была младенцем в матке, плавающим в амниотической жидкости, в самом безопасном месте на свете. В идеальном месте, чтобы расстаться с жизнью. Да, она была нерожденным младенцем. С улыбкой Иви закрыла глаза.

«С днем рождения».

25

– Это была девочка, очаровательная маленькая косатка, – сказал ученый, специалист по китообразным. – Она умерла в день своего рождения.

В одно мгновение детеныш еще плавал в воде, любопытный, как все малыши. А в следующее перестал дышать. Косатка подхватила свою мертвую дочь и подбросила ее вверх. Она носила ее так день за днем, не готовая смириться с тем, что ее дитя исчезнет в море. В тоске не расставалась с ее телом, пока то не начало разлагаться. Но и тогда мать отказывалась бросить его.

Она старалась замедлять дыхание и сохранять равновесие. Носила тело на морде, потом на спине. Держала в челюстях. Она практически ничего не ела. Была истощена.

«Еще один день, – думала она, – еще хотя бы один раз. Посмотри на это море со мной. Детка, пожалуйста!»

Семнадцать дней и тысячу шестьсот километров спустя маленький скелет в конце концов распался и погрузился в море, которое ее мать так хорошо знала, прямо у нее на глазах. Течение унесло с собой ее слезы. Никто не знал, как долго еще она будет тосковать.

…В снах Иви они с косаткой становились одним целым, и она несла свою любовь у себя на спине через весь океан.

Иногда они плыли вместе, иногда разделялись. Но не были готовы расстаться насовсем. Ханс превратился в мертвого детеныша, Иви – в мать-косатку. Течение ударялось о ноги Ханса и о сверкающий хвостовой плавник детеныша. Иви и мать-косатка обе плакали от горя, ныряли ко дну, подхватывали тонущее тело пастью.

Иви открыла глаза под водой. Ей казалось, что вокруг амниотическая жидкость всех оттенков синего и черного. Вода была теплей, чем она ожидала. Никогда раньше Иви не плавала вместе с Хансом, даже когда он хватал ее за руку и принимался упрашивать. Что она отвечала? «Я занята, вода слишком холодная, это опасно».

У нее была тысяча причин, но теперь, оглядываясь назад, Иви не могла вспомнить ни одной. Она стала загадкой для себя самой – как косатка-мать для людей, наблюдавших за ней.

Вопросы без ответа пробуждают у людей интерес, заставляют погружаться глубже. Она услышала стук своего сердца – как будто это море размышляло.

Ей вспомнился красочный закат, который они видели на пляже. То мгновение, когда земля впервые взревела, а мир разорвался напополам. Сверкающий алый нимб погас на горизонте, вода стала непроницаемо черной. Прежде чем погрузиться во тьму, солнце стремилось спалить дотла все вокруг.

Ханс признался, что немного боится.

– Расставания?

– Думаю, да.

Иви сказала ему не волноваться.

– Это не конец, а новое начало. Каждую ночь.

В море, в матке, они вместе поплыли к далекому свету.

26

С ожогами второй степени, преимущественно поверхностными, Иви очень скоро начала приставать к врачу с вопросом, действительно ли ей необходимо находиться в больнице.

Как особый пациент, она наконец заслужила особого обращения. Подозреваемая по громкому делу не могла лежать в одной палате с обычными людьми. Впервые в жизни у нее была отдельная палата. Лежа в постели, Иви нажимала на черную кнопку у себя под рукой. Сигнал пищал дважды, и через катетер ей в вену поступало обезболивающее. «С ума сойти! Вот это роскошь…»

Иви чувствовала себя неплохо, разве что немного дезориентированной. Напоминала себе наполовину запеленатую мумию, наслаждающуюся редкими моментами одиночества.

Постоянно заходили медсестры: увозили ее на гидротерапию, меняли повязки, мерили температуру и давление, вводили лекарства. Врач осматривал ее минимум дважды в день. За дверью посменно дежурили полицейские. Инспектор Ляо стал для нее кем-то вроде личной няньки.

Он не до конца верил ей. Или, скорее, хотел верить. Она нравилась ему; в результате многочисленных конфронтаций в участке и в больнице между ними возникла особого рода связь. Но он все равно оставался опытным и недоверчивым офицером полиции, так что Иви знала – в случае чего Ляо ее не пощадит. Съест живьем.

После выписки из госпиталя ей надели наручники и маску и сопроводили прямиком в следственный изолятор. Ховард предупреждал, чего ей ждать, и она знала, что правильное поведение на предстоящих допросах – ключ к успеху их плана. Ей надо было убедить всех, что она невиновна, и как можно скорее.