Артюр Рембо

Я живу в центре города в огромной меблированной комнате и плачу за нее 10 флоринов, что составляет 21 франк 50 центов, включая различные услуги; ежемесячно я получаю 60 флоринов пансиона, впрочем, я в них не нуждаюсь, так как постоянно прибегаю к маленьким ухищрениям и тем самым изрядно сокращаю свои расходы — заодно помогает такая штука, как привычка.

Итак, Рембо предпочел жить независимо и с этой целью продолжал давать платные уроки. И здесь открытие де Граафа вызывает интерес, так как де Грааф отмечает, что дом, где Рембо снимал комнату, находившийся в действительности по адресу Маринсбадштрассе (в настоящее время Урбанштрассе), 34, принадлежал профессору Любке; там располагался своего рода семейный пансион⁴.

В своем письме Рембо не скрывает, что его финансовое благополучие очень шатко: все, что у него осталось, — это 50 франков, и к 15 апреля ему необходимо где-то достать деньги. В заключение он пишет:

Я стараюсь адаптироваться к местным условиям всеми возможными способами, стараюсь узнавать местные обычаи и привычки, хотя, по правде говоря, их образ жизни доставляет мне массу неудобств. Привет вояке (Фредерику. — П.П.). Надеюсь, что Витали и Изабель здоровы, пишите, если вам что-нибудь отсюда нужно, преданный вам

А. Рембо.

В апреле, как он и ожидал, ситуация осложнилась, и, что еще хуже, он залез в долги (заказал визитные карточки). Тогда ему в голову пришла идея попросить денег у Верлена, который из христианского милосердия не откажет ему в помощи. Итак, он открытым текстом попросил у него через Делаэ «ссуду» в сто франков.

В то время их отношения еще не испортились. Поскольку Рембо жаловался на то, что скучает в Штутгарте, Верлен, используя Делаэ в качестве посредника, дал ему дружеский совет: «Отбрось свои черные мысли, развлекись, походи по кафе, да не забудь про театры…»⁵ Однако просьба о деньгах его возмутила. Ну нет, шутка уже и так затянулась! Рембо думает, что он всегда будет для него курицей, несущей золотые яйца? Опоздал, подохла эта курица! Верлен довольно сухо отказал, тем более что ему показалось, что Рембо намерен шантажировать его в случае отрицательного ответа. Вскоре он получил от Рембо письмо, где кроме ругательств были только знаки препинания, письмо было написано, как он скажет позднее, языком мертвецки пьяного человека.

Это был окончательный разрыв.

Верлену ничего не оставалось делать, как плакаться в жилетку Делаэ. 22 апреля 1875 года он пишет: «Прежде всего я не сержусь. Я жду извинений и не обещаю помириться, если их получу. Если он дуется, тем лучше! Пусть себе дуется! В конце концов, я не так много добра видел от этой любопытной Варвары!

В самом деле, подведем итоги: полтора года я провел в известном тебе месте[157]

, мои и без того скромные сбережения все растрачены, моя семья распалась, мои советы отвергнуты, и под конец я сталкиваюсь с неприкрытой наглостью. Премного благодарен!»

Далее он заявляет, что на самом деле сохранил к Рембо былую симпатию и что даже готов принять его, если тот решит вернуться (готов, конечно же, как христианин, подчеркивает он), и тут же, поддавшись охватившему его злопамятству, доходит до того, что рисует портрет Артюра в самых черных красках: «Когда человек принимает грубость за силу, злость — за политику и негодяйствование — это его собственное слово — за ловкость, еще бы! В сущности, он всего лишь грязный негодяй и воинствующий невежа — это чистая правда, сегодня я искренен — и к тридцати годам он превратится в злобного буржуа, вульгарнее которого — только сама вульгарность, если только не получит урок вроде моего… Кончено. И запомни хорошенько, что я тебе говорю. Вот увидишь, так оно и будет. Кстати, все это — строго между нами».

Это апрельское письмо — прозаическая версия стихотворения «Несчастный! все блага…», которое он напишет три месяца спустя.

Верлен настоятельно просил Делаэ — конфидента обоих поссорившихся друзей, разрывавшегося по этой причине между Стикни и Штутгартом, — никому не давать его адреса. Впрочем, Верлен просил об этом всех своих друзей: «очень серьезные причины», говорил он одному, «beware of the leeches»[158], рекомендовал другому. — Все указывает на то, что он боялся какого-нибудь демарша со стороны Рембо. Эта навязчивая мысль не даст ему покоя еще много лет.