Артюр подыскивал себе место гувернера (за питание и жилье) и нашел его у г-на Любнера, проживавшего в Штутгарте на улице Вагнерштрассе. Так по крайней мере утверждают его первые биографы, однако этот факт оспаривается в связи с тем, что г-н Любнер не значится ни в одном городском справочнике. Де Грааф предполагает, что это был некий Вильгельм Любке, преподаватель истории искусств в Политехническом институте в Штутгарте, и мы увидим позже, что его версия вполне правдоподобна1
.Г-жа Рембо, обрадованная тем, что сын наконец-то образумился и начал задумываться о серьезных вещах, согласилась ссудить ему денег на дорогу. Делаэ впоследствии весьма неосторожно написал, что Рембо «выклянчил» эти деньги; это вызвало яростный гнев Изабель.
Из дневника Витали следует, что после того, как все было улажено, в субботу, 13 февраля 1875 года, он отправился в Штутгарт, где сразу же с головой окунулся в изучение немецкого языка.
Выражалось это в том, что он буквально глотал газеты, книги и журналы (один такой толстый иллюстрированный журнал он послал Витали), копался в библиотеках, часами торчал в картинных галереях, переписывал целые столбцы немецких слов, посещал вечерние занятия, наконец старался как можно больше общаться с людьми, у которых жил. Но атмосфера, царившая в семье, ему не нравилась. Быть может, юному «Franzôse»[149]
слишком часто напоминали, что его страна проиграла последнюю войну?Он не знал о том, что 16 января в Бельгии, в Монсе произошло важное событие: после полутора лет заключения на свободу вышел Поль Верлен. Он стал совсем другим человеком, после того как в момент глубокого духовного кризиса на него снизошла Божья благодать (это случилось в июне 1874 года, когда начальник тюрьмы прочел ему решение суда о разводе). Проведя по возвращении несколько дней в семье матери, он отправился в Париж, чтобы поговорить с адвокатом жены и отстоять свое право видеться с сыном, но тот даже не пустил его на порог. Находясь в совершенной растерянности, он был вынужден искать пристанища в картезианском монастыре Нотр-Дам-де-Пре, недалеко от Монтрей-сюр-Мер. Когда он вернулся к матери в Аррас, там его ожидало письмо от Делаэ. «Недавно я видел Рембо в Шарлевиле, — писал тот, — но он снова уехал в Штутгарт».
Верный логике, которую вновь обрел, Верлен полагал, что раз Рембо был, как и он, крещен, то и его грехи Иисус Христос искупил на кресте, однако, подобно заброшенному, заросшему сорняками саду, его душа засорена грехами: тщеславием, неверием, эгоизмом и другими пороками. Наставить несчастного на путь истинный и показать ему настоящий свет, тот, что исходит свыше, — такой представлялась Верлену миссия, доверенная ему Богом. Вернув своей дружбе былую чистоту, они оба смогли бы продолжить прерванный путь, но на этот раз он вел бы их не к гибели, а к спасению. Верлен тут же поручил Делаэ передать Рембо письмо, над которым, по его словам, размышлял полгода. Оно было одновременно и категоричным и трогательным. Если верить Делаэ, его содержание сводилось к одной фразе: «Возлюбим друг друга во Христе».
Спустя несколько дней пришел ответ, полный насмешек и оскорблений в адрес «нового Лойолы».
— Жалкие мыслишки! — ехидничал Рембо.
Однако Верлен, предвидевший подобную реакцию, не терял надежды. Сознавая всю сложность задуманного, он понимал, сколько оскорблений предстояло ему вытерпеть, — но именно они стали бы искуплением его грехов и его добродетелью. Уверовав в сей новый «крестный путь», он потребовал от Делаэ адрес Рембо. Артюр в конце концов согласился:
— Мне все равно, если хочешь, можешь дать мой адрес этому Лойоле.
Через три дня Верлен был в Штутгарте.
Можно себе представить, каково было изумление Рембо при виде Поля, одетого в просторный плащ, придававший ему вид разбойника с большой дороги, и в особенности при виде произошедшей в нем перемены: вместо былой непринужденности в общении Верлен демонстрировал пугающую серьезность и набожность, достойную какого-нибудь прелата.
Они начали с литературы. Верлен зачитал товарищу свои новые произведения, в частности, стихотворение «О Господи, любовь Твоя, как меч», которое позднее было найдено в выгребной яме в Роше; Изабель считала, что это стихотворение ее брата2
.