Артюр Рембо

Надо полагать, что в Копенгаген он заехал по пути домой. Но возможно также, что он съездил и в Норвегию, как утверждает Верлен.

Конец лета Рембо провел в Шарлевиле. «Кроме присутствия нашего красавца, ничего нового, — сообщает Делаэ Верлену. — Только солнце, мостовые, которые им воняют, ручьи, которые им смердят…»²⁰

Все это время Верлен, окончательно вернувшийся из Англии, отдыхал у матери в Аррасе. В сентябре он пригласил к себе на несколько дней Жермена Нуво, который и передал ему (это почти бесспорно) рукопись «Озарений». Легко представить, с какой жадностью, с каким энтузиазмом он впервые прочел стихи в прозе своего друга.

Кроме того, его мать после ареста Верлена привезла из Брюсселя стихи и песни 1872 года, переписанные Рембо по его просьбе, так как оригинальные рукописи остались в Париже. Копии выполнены в спешке — знаков препинания нет, названия зачастую пропущены; Рембо сделал их по памяти в Бельгии и в Лондоне в 1872 году.

Верлен, что вполне естественно, собрал в одну папку стихи и прозу своего друга. Он допустил неосторожность одолжить ее ненадолго Шарлю де Сиври, и она была на долгие годы конфискована Матильдой. Выйдя в 1886 году замуж во второй раз, она позволила Сиври распоряжаться рукописью, как ему будет угодно, запретив только возвращать ее Верлену. На этих условиях проза вперемешку со стихами была опубликована Гюставом Каном в журнале «Вог», и публика долгое время считала, что все это — единое произведение.

Вернемся же, однако, в Арденны.

Г-жа Рембо обосновалась, по-видимому, осенью 1877 года в принадлежавшем ей домике в Сен-Лоране, деревне в двух километрах от Мезьера.

Артюр часто наведывался в Шарлевиль. Здесь, со старыми друзьями, особенно с. Пьеркеном и Мило, он часто выпивал по кружке пива в кафе Дютерма или винном погребке под аркадой на Герцогской площади.

Луи Пьеркен пишет: «После каждого дальнего путешествия он возвращается, чтобы прикоснуться к родной земле. Однако контакты с друзьями для него разорваны. Они олицетворяют для него прошлое, литературу. Его отстраненность поражала нас задолго до его окончательного отъезда. Я представляю себе встречу с ним, говорил Мило, посреди Сахары, после долгих лет разлуки. Мы одни, идем навстречу друг другу:

— Здравствуй, как дела?

Он на мгновение останавливается:

— Хорошо. До встречи.

И идет дальше. Никаких эмоций, ни слова больше»…

Как сильно он изменился! Изабель, которой было уже восемнадцать, гордясь старшим братом, нарисовала его сидящим скрестив ноги, приветливого и серьезного; его можно было принять за того, кем он хотел быть: молодого инженера.

При первых же осенних холодах, опасаясь скверного арденнского климата, он решился попытать счастья в теплых странах и уехал в Египет.

Об этом приключении мы не знаем почти ничего. Изабель отныне — наш единственный источник, но так как она писала много позже этих событий и ее тенденциозность очевидна, наш рассказ становится менее достоверным — и менее живописным: в заметках Изабель нет ни рисунков, ни историй, ни стихов, они сухи, как история болезни.

Если верить ей, Артюр поехал в Марсель, сел на корабль, идущий в Александрию, но, пригвожденный к постели лихорадкой, покинул судно на остановке в Чивитавеккья. Корабельный врач поставил диагноз: воспаление стенок брюшной полости, вызванное длительными путешествиями пешком. По ее словам, Артюр, набравшись сил за несколько дней в госпитале, посетил Рим и вернулся домой через Марсель.

Зима прошла в тепле, среди словарей и иностранных грамматик. Появились также и книги по естественным наукам, учебники математики, различные издания по технике.

Мы не будем рассказывать здесь об обстоятельствах, воскресивших Рембо-поэта, о том, как были обнаружены его стихи и произведения, считавшиеся утерянными. Мы сделаем исключение лишь для первого знака этого воскресения— публикации в Лондоне, в январе 1878 года, в «Журнале джентльмена» «Завороженных» (под названием «Маленькие бедняки»), подписанного почему-то «Альфред Рембо». Неизвестно, кто предоставил этот текст в журнал. Возможно, Верлен передал его когда-то Камилю Барреру, работавшему в этом журнале. Не будем копать глубже, но запомним это знамение, этот первый распустившийся цветок…

Весной 1878 года его следы теряются; возможно, он ездил в Гамбург — по словам Ж. М. Карре, или в Швейцарию — по словам Изабель. Честнее будет сказать, что ничего не известно. Единственное свидетельство — и то очень недостоверное — это строчка из письма Делаэ к Верлену от 28 сентября 1878 года:

«Ремба видели в Париже, это совершенно точно. Один мой друг видел его в Латинском квартале на Пасху»²¹.

По поводу этих сведений высказывалась гипотеза, что ему захотелось посетить Всемирную выставку, проходившую в этот год в Париже и торжественно открывшуюся 1 мая. Такое вполне можно допустить²².

Делаэ ничего не знал об этом. В конце июля 1878 года он не мог сказать о Рембо вообще ничего. Верлену, который отработал свой первый год в Ретеле, он сообщает: «Наш вертопрах пропал — как в воду канул. О нем — абсолютно ничего»²³.