Аскетизм по православно-христианскому учению. Том Ι. Книга вторая: Опыт систематического раскрытия вопроса

И прежде всего, здесь важное значение имеет то замечание, которое мы находим у Евангелиста Марка. «Ближние Его пришли взять Его; ибо говорили, что Он вышел из себя» [2291]. А Евангелист Иоанн Богослов решительно свидетельствует вообще, что «братья Его не веровали в Него» [2292]. Не веруя в Его Богочеловечество и мессианское назначение, они считали Его обыкновенным учителем, ищущим популярности и известности в народе, превратно понимая и ложно истолковывая весь образ Его действий [2293]

. Прибытие Матери Христа и братьев Христа с целью «взять» Его нарушило Его беседу, содержанием которой служило обличение грубого неверия окружающих. Самомнительные и напыщенные фарисеи, бывшие, как видно, в значительном количестве среди Его слушателей [2294], обнаружили крайнюю нравственную испорченность, полнейшее закоснение во зле, провозгласив Его чудеса действием злой бесовской силы [2295]. Другие из них выражали желание «видеть» от Него «знамение» [2296]

, чем так же проявили свое полнейшее неверие и невосприимчивость к учению и делу Христа. Таким образом, Христос был окружен неверующей и глумящейся толпой; родственники считали Его исступленным и хотели увести Его. Только ученики всем сердцем воспринимали Его учение [2297]. При таких обстоятельствах ответ Христа был вполне естественен, заключая в себе мысль только о преимуществе религиозно–нравственных связей сравнительно с естественно–кровными. Но, что́ важнее всего и что́ нужно особенно иметь в виду в данном случае, – Христос не был простым человеком; Он – вместе и Бог, так что Его отношения к родственникам по самому существу дела не соизмеримы с обычными человеческими отношениями. Он пришел в мір для искупления и спасения его, для служения всему роду человеческому, так что Его родственные отношения – естественно – отступали у Него на второй план пред сознанием и выполнением богочеловеческой миссии.

В аскетической письменности мы находим имеющее некоторое отношение и к разбираемому месту Св. Писания учение о том, что для истинных подвижников связи родственные, кровные заменяются более тесными, внутренними, глубокими и существенными отношениями к лицам, объединенным общностью духовных стремлений и религиозных интересов, – в силу теснейших отношений ко Христу. По словам, напр., препод. И. Кассиана

всякий получает сторичное количество братьев, родителей, кто, презревши ради имени Христова любовь к одному отцу, или матери, или сыну, – входит в искреннюю любовь всех, служащих Христу. Тогда он, действительно, вместо одного находит многих отцов и братьев, привязанных к нему более горячим, совершеннейшим расположением [2298]. Именно в этом смысле истолковываются и слова Христа Спасителя о том, что всякий, оставивший ради Христа и евангелия дом или братьев, или сестер, или отца, или мать, получит еще ныне, в это время, среди гонений, во сто крат более домов, и братьев, и сестер, и отцев, и матерей, и детей, не говоря уже о том, что в веке грядущем он получит жизнь вечную [2299] [2300]

.

Таким образом, христианство, предписывая любовь ко всем людям, кто бы и каковы бы они ни были, не исключает того, что любовь эта принимает различные оттенки и имеет различные степени, по различию людей, на которых она простирается. Это и понятно, – иначе она не была бы живым чувством индивидуального человека, его личным, свободно–нравственным состоянием. Эту мысль допускают, обосновывают и раскрывают и некоторые представители аскетической письменности. По учению, напр., препод. И. Кассиана, «ту любовь, которая называется ἀγάπη, возможно оказывать всем. Она должна быть настолько всеобща, что Господь повелел христианам питать ее даже ко врагам. Но сердечное расположение, сердечная склонность оказывается только немногим, – тем, которые связаны одинаковостью нравов, или общностью добродетелей» [2301], причем и такое расположение, в свою очередь, различается. Ибо иная любовь к родителям, иная к супругам, другая к братьям, еще другая к сыновьям. Даже и Христос имел любовь не ко всем одинаковую. Хотя Он и прочих одиннадцать избранных учеников любил особенной, предпочтительной пред другими любовью (praеcipua dilеctionе. Ср. Иоан. XIII, 14 ср. ст. 1), однако Иоанна он любил еще более, чем остальных учеников. Но эта любовь к одному не означала недостаточности, холодности любви к прочим, но означала только бо́льший преизбыток любви к нему, на который представляло ему право преимущество девства и нерастленность плоти. Вот почему эта любовь обозначается как некоторое исключение, по сравнению с тою, которую Христос имел не только ко всем остальным людям, но даже и ко всем прочим ученикам [2302].