Классическим местом св. Писания, определяющим аскетическое
– в указанном смысле – отношение христианина к удовлетворению своих потребностей, прежде всего телесных, – всегда признавалось и действительно является следующее. Апостол Павел, для вразумления колебавшихся в признании его апостольского достоинства коринфян, вспоминая и перечисляя разнообразные и многочисленные свои труды, лишения и огорчения, между другими подвигами упоминает в заключение также постоянную, энергичную и настойчивую борьбу свою с чувственностью. «Усмиряю и порабощаю тело мое (υπωπιάζω μου τὸ σῶμα καὶ δουλαγωγῶ), дабы, проповедуя другим, самому не остаться недостойным» [2869]. В этих словах дается мысль о таком подчинении телесной стороны Апостола его духовной личности, которое предпринималось и осуществлялось им в целях достижения высшего нравственного совершенства и чистоты его природы. Славянская передача глагола ὑπωπιάζω словом «умерщвляю» принадлежит к числу самых неточных. Если ближайший и непосредственный смысл этого глагола: «бью, ударяю в лицо», то дальнейшее и переносное его значение, в каковом мы встречаем его один раз и в Новом Завете, – утруждаю, докучаю [2870]. Что св. Ап. Павел не мог разуметь вообще, и в частности в приведенном месте, какого–либо насильственного умерщвления и подавления жизненных сил тела, это с несомненностью видно из того, что он в другом месте решительно не одобряет и даже прямо осуждает и порицает «изнурение тела», отказ ему в питании и в удовлетворении других необходимых существенных его потребностей [2871].Рассматривая приведенные слова Апостола в контексте речи и в связи с параллельными местами, мы можем видеть, что в них св. Апостол разумел собственно те труды и лишения, которые он выносил и претерпевал при исполнении своего апостольского служения, главным же образом и в ближайшем смысле
добровольное ограничение принадлежащих ему прав, из которых Апостол только для примера указывает некоторые – иметь спутницей сестру жену [2872], получать средства пропитания и содержания от духовных детей за свои пастырские труды, не обременяя себя для снискания материальных средств изнурительной физической, ручной работой [2873]. От этих и подобных прав Апостол добровольно отказался, чтобы «не поставить какой преграды благовествование Христову» [2874]. Он «не пользовался ничем таковым» [2875], и «переносил» вследствие этого тяжкие страдания и постоянные мучительные лишения [2876].Таким образом, говоря вообще, Апостол разумеет здесь выполнение и осуществление принципа воздержания
[2877] даже от «позволенного» [2878] ради успешного выполнения апостольского служения и достижения личного нравственного совершенства, каковое осуществление необходимо сопряжено с борьбой, трудностями и лишениями. В таком именно смысле изъясняет рассматриваемые слова Апостола и св. Златоуст. По мысли св. отца, Апостол в данном месте, свидетельствуя о том, что он исполнил больше, чем сколько было заповедано (υπερέβην τὰ προστάγματα), кроме того, обращает внимание христиан на то, что, не довольствуясь и этим подвигом, который и сам по себе был для него тягостен, св. Ап. Павел, сверх того, принял на себя и не опустительно переносил еще и великий труд воздержной жизни (πολὺν ὑπομένω πόνον, ὤστε σωφρόνως ζῇν). В частности, здесь разумеются «плотская похоть и тирания чрева» (ἡ ἐπιθυμία καὶ ἡ τῆς γαστρὸς τυραννίς). Апостол между прочим употреблял великое старание, чтобы как–либо не увлечься этими страстями. Успевать в этой борьбе ему удавалось не без большого труда, – этот подвиг требовал от Апостола постоянного воздержания, мог быть осуществлен только благодаря борьбе с природой, которая постоянно восставала и домогалась свободы, так что св. Апостолу Павлу приходилось укрощать и подчинять ее с великими усилиями, чтобы держать ее в должных границах, не уступать ей господства и главенства [2879]. При этом св. отец обращает внимание на смысл и значение тех глаголов, которыми характеризуется у Апостола фактическое отношение его к своему телу. Апостол не сказал: уничтожаю или мучу (ἀναιρῶ οὐδὲ κολάζω); но он употребил именно глаголы: ὑπωπιάζω καὶ δουλαγωγῶ, след., он желал обозначить такое именно отношение к телу, которое «свойственно господину, а не врагу, учителю, а не злодею, воспитателю, а не противнику» [2880] [2881] [2882].