Аскольдова могила

— Ох этот кот!.. — прошептал про себя Тороп. — Уж полно, не этот ли? — прибавил он, увидя входящего Вышату.

— Здорово, Буслаевна! — сказал ключник. — Ба, и ты здесь, моя заунывная пташечка?.. Ну что, поразвеселил ли вас этот пострел Торопка Голован? Тебя, моя красоточка, и спрашивать нечего: стоит взглянуть. Ай да Торопушка! Молодец! Смотри, пожалуй, да она веселехонька! Видно, знал, чем распотешить, коли эта горюнья унялась плакать!

— Да он лишь только начал, — сказала старуха, — и спел нам первую песенку.

— Не равна песня, Буслаевна; одна хороша, так стоит десяти. Уж как же я рад, моя красоточка, — продолжал Вышата, обращаясь к Надежде, — что ты стала повеселее. Сегодня государь великий князь пожалует к нам сюда в гости и проживет дня три, а статься может, и более. Ты и в слезах бы ему приглянулась, а теперь совсем его заполонишь.

Смертная бледность покрыла лицо Надежды.

— Как, — сказала она трепещущим голосом, — вы покажете меня великому князю?

— А ты думала, что мы станем тебя от него прятать?.. Ах ты моя простота, простота! Да разве тебя затем сюда привезли, чтоб никому не показывать? Нет, моя радость: клады в землю закапывают, да только не такие!

— Милосердый боже! — воскликнула Надежда, закрыв руками лицо свое.

— Что ты, что ты, дитятко? — сказала Буслаевна. — Да в уме ли ты?.. Плакать о том, что тебя хотят показать великому князю!

— Полно, моя лапушка! — прервал Вышата. — Почему ты знаешь, ну, как в самом деле ты придешь по сердцу нашему государю и он удостоит наименовать тебя своею супругою?.. Если прикажут называть тебя нашею великою княгинею…

— О, я не хочу ничего! — проговорила Надежда, всхлипывая. — Матушка, матушка, возьми меня к себе!

— Послушай, моя красавица, — сказал Вышата, — если ты хочешь, так мы и матушку твою сюда перевезем; скажи только, где она.

— Она! — повторила Надежда, устремив кверху глаза свои. — О, она там, где нет ни горести, ни плача, ни страданий, где никто не помешает мне любить Всеслава, где ваш государь и бедный поселянин равны между собою…

Вышата отступил назад с ужасом.

— Тс!.. Тише, тише! Что ты! — прошептал он, посматривая вокруг себя. — Ах ты безумная! Да как язык у тебя поворотился вымолвить такую хулу на нашего государя?.. Ах ты девка неразумная!.. Чему ты ее учишь, Буслаевна?.. Слыхано ли дело: равнять великого князя Владимира, господина всех господ, владыку всех владык, наше солнце ясное… Ух, как вспомню, так и обдаст всего холодом!.. Ну, как она ляпнет это перед его светлым лицом?! А ты что, старая карга… чего ты смотришь?.. За что тебя хлебом кормят? Да знаешь ли ты, если б у тебя и три головы было, так и тут ни одной не останется?

— Да помилуй, отец родной! — завопила Буслаевна. — Что же прикажешь мне делать с этою неповитою дурою? Уж я ли ей не толкую? Да что проку-то: что ни говори, все как к стене горох!

— Говори ей с утра до вечера, что не только ей, но даже какой-нибудь греческой царевне и честь и слава приглянуться великому князю Киевскому.

— Говорю, батюшка, говорю!

— Тверди ей беспрестанно, что она должна не плакать, а радоваться.

— Твержу, мой отец, твержу.

— А ты, нравная девушка, — продолжал Вышата, обращаясь к Надежде, — коли ты не уймешься реветь и дерзнешь вперед говорить такие непригожие речи о нашем государе, так я упрячу тебя, моя голубушка, знаешь куда? На поварню или в прачечную! Не хочешь быть барыней, так я сделаю тебя холопкою.

— О, господин Вышата, — вскричала с живостью Надежда, схватив его за руку, — будь милостив!

— Ага, голубушка! То-то же! — прервал Вышата с довольным видом.

— Да, будь моим благодетелем! — продолжала Надежда. — Исполни свое обещание: сошли меня куда хочешь, заставь служить кому угодно… Я знаю разные рукоделья, я умею вышивать шелками и золотом, я буду делать все, что мне прикажут: стану работать с утра до вечера, прясть по ночам, сделаюсь рабою рабынь твоих — только не показывай меня Владимиру!.. О, будь великодушен, не откажи мне в этом, и я вечно стану молить за тебя Бога!

В глазах Надежды блистал необыкновенный огонь, ее щеки пылали. Вышата посмотрел с удивлением на бедную девушку: казалось, он не хотел верить словам ее, но наконец, поневоле убежденный истиною, которая выражалась в ее умоляющих взорах, в ее трепещущем голосе, во всех чертах лица ее, он сказал про себя, продолжая смотреть на Надежду:

— Нет, нет, она не шутит… Что ж это такое?.. Уж не бредит ли она?.. Буслаевна, уложи-ка ее спать да напои чем-нибудь горяченьким… Ну, добро, добро, моя лебедь белая, мы поговорим об этом после!.. Э, бедненькая, смотри, как у нее лицо-то разгорелось!.. Успокойся, отдохни, моя касаточка, а то, пожалуй, чего доброго, в самом деле захвораешь. Пойдем, Тороп.

Ключник вышел вместе с Торопом из светлицы и, спускаясь по крутой лестнице, продолжал шептать про себя:

— Да, да, она точно не в своем разуме… Дочь простого дровосека… бедная девка… Я же ей сказал, что, может статься, она будет супругою Владимира, великого князя… Да другая бы на ее месте от радости земли под собой не почуяла…