Аспазия

Молча и почти боязливо ждали Перикл, Аспазия и пастушка, вдруг перед ними как будто разорвалась завеса мрака, они испугались, ослепленные неожиданным блестящим явлением: занавесь, скрывавшая заднюю часть храма, разделилась надвое и они увидели ярко освещенную статую Олимпийца. Он был представлен сидящим на сверкающем, богато украшенном троне. На сделанную из слоновой кости фигуру царя богов был наброшен плащ, закрывавший левое плечо, руку и нижнюю часть тела. Золотой плащ сверкал пестрой эмалью и был украшен мелкими выпуклыми фигурами. На главе Олимпийца был надет венок из масличных ветвей, сделанный из покрытого зеленой эмалью золота. В левой руке он держал блестящий, сделанный из бронзы скипетр, в протянутой правой – богиню победы из того же самого материала, из которого была сделана фигура самого бога.

Трон стоял на четырех ножках, сделанных в виде стрел, между которых помещались еще маленькие колонны, и сверкал своей пестрой смесью золота, мрамора, черного дерева и слоновой кости. Само сиденье было темно-синее, прекрасно оттеняющее блеск золота и слоновой кости, на вершине скипетра сидел орел, у ног Зевса покоились золочение фигуры львов, сфинксы поддерживали ручки трона, изображая глубокую мудрость Крониона; на боковой стороне трона были нарисованы славные дела сына Зевса, Геракла, и затем всевозможных родов олимпийские игры. На широкой поверхности цоколя, над которой поднимался трон, выходила из морской пены дочь Зевса, златокудрая Афродита.

Божественно кротко было лицо Олимпийца и в тоже время полно неописанного, возвышенного величия. Мягкость и доброта чудно соединялись с суровым могуществом и мудростью, но преобладающим выражением было выражение величайшего могущества.

Аспазия почти испуганно спрятала лицо на груди Перикла – это сияющее могущество странно пугало ее. Здесь ничто женственное не смешивалась с божественным, как в образе девственницы Афины. Это было доведенное до своего апогея выражение мужественной, суровой силы повелителя богов.

При этом виде Аспазия почувствовала как бы мимолетную резкую боль в груди.

Девушка из Аркадии была в первое мгновение также сильно испугана, но быстро оправилась и глядела на бога с уверенностью ребенка.

Между тем гроза мало-помалу собралась; в верхние отверстия храма видно было, как сверкала молния и слышались далекие раскаты грома.

Аспазия хотела увлечь Перикла вон из храма, но он не двигался с места, погруженный в молчаливое созерцание. Он так же, как и она, привык, чтобы искусство производило приятное впечатление, но здесь он видел перед собой нечто возвышенное, чего еще не видел никогда. В этом божественном образе, как будто было скрыто новое откровение…

Снаружи гроза все приближалась, вдруг молния упала в верхнее отверстие в крыше.

Перикл и Аспазия на минуту потеряли сознание. Когда мгновенное ослепление прошло, они увидели, что мраморная доска с изображением двенадцати олимпийских богов была разбита ударом молнии.

Лицо Зевса, при свете молнии, на мгновение показалось титанически ужасным, казалось, как будто его рука кинула молнию, уничтожившую его олимпийских собратьев, но лицо бога уже снова сияло в своем спокойном величии. Он казался настолько великим, что в сравнении с ним даже молния была ничтожной искрой.

– Этот бог Фидия, – задумчиво сказал Перикл, – выше храма эллинов, он стремится главой в недостижимое, бесконечное.

Почти против воли последовал наконец Перикл за просившей его удалиться Аспазией.

Они стали отыскивать Фидия, он же невидимо наблюдал за обоими, когда они стояли в созерцании перед богом, но затем исчез и молодые люди не смогли найти его.

Когда Перикл и Аспазия задумчиво возвратились к себе, Аспазия стряхнула наконец с себя чувство подавляющего страха, как птица стряхивает со своих перьев капли дождя. Не то было с Периклом. Но Аспазия не успокоилась до тех пор, пока не прогнала с его лба олимпийскую серьезность. Наконец, и для него ужасное, возвышенное лицо, виденное им при блеске молнии, отступило на задний план и восхищение чудным произведением взяло верх.

В эту ночь девушка из Аркадии видела себя во сне, окруженной странною смесью блеска золота, слоновой кости и молнии.

Перикл несколько раз ночью беспокойно просыпался. Ему снилось, что сидящий бог Фидия выпрямился во весь рост и разбил головой кровлю храма. Что касается Аспазии, то она видела странный, чудный сон. Ей снилось, что орел Зевса, сидевший на вершине его скипетра, слетел с пьедестала и выклевал глаза голубке на руке златокудрой Афродиты.

5