У стены под окном опустилась на колени женщина. Солнце высветлило ее русые пряди до золотистого цвета; волосы, перехваченные в хвост голубой лентой, растрепались. Руки и лицо покрывал матросский загар. На женщине был синий дорожный жакет из грубой саржи, голубая блуза тонкого батиста и длинная свободная юбка жатого хлопка в сине-белую полоску. Подол и высокие ботинки на пуговицах были забрызганы грязью.
Пальцы вытянутых рук вцепились в оконную раму, загорелая кожа побелела на костяшках. На тыльной стороне ладоней что-то поблескивало. Стеклянные ромбики окна плавились и стекали по рукам и плечам густыми, как желатин, струйками – красными, зелеными, белыми. Одна струйка медленно капала на пол, растекаясь хрусткой, хрупкой лужицей.
Эдеа включила воду, смывая следы рвоты в раковине. Женщина на полу задрожала, зеркало над раковинами всколыхнулось и начало оползать. Эдеа пальцами разбрызгала воду и закрыла кран. Кран пронзительно скрипнул, но женщина никак не отреагировала.
А потом произнесла:
– Эдеа.
Звук, отразившись от кафеля, раскатился по комнате эхом далекого грома; по ребрам Эдеи пробежал зуд, будто их царапали ногтями. Красная стекляшка, выскочив из свинцового переплета, рассыпалась в пыль; Эдеа невольно представила себе раздробленный зубами вишневый леденец.
– Я здесь, Агата.
– Не прикасайся… ко мне.
– Не буду. Скоро придет поезд. К Странжу. Ты поэтому здесь?
– Да. Из-за поезда. И тебя.
– Ты сможешь поехать? Чем тебе помочь?
– Слишком много шума. Может быть, чуть… нет, глупо.
– Тебя тошнит? – Агата кивнула на раковину.
– Нет, это не я. Я кого-то напугала.
– Я сейчас вернусь.
– Только… ты.
– Да-да, больше никто сюда не войдет.
Эдеа на миг задержалась у двери, обдумывая, как говорить с людьми на станции. Успокаивающе? Официально? Снисходительно?
За дверью никого не оказалось. Под стеной лежала ковровая сумка. Эдеа ногой втолкнула сумку в туалетную комнату и закрыла дверь. У входа на станцию зеваки окружили Ликса, который устроил уличное представление. Он весело жонглировал странным набором предметов – шляпа-котелок, яблоко, погремушка-таделикс и трость.
Эдеа направилась в станционный буфет. Белолицая пухлая буфетчица по обычаю всех буфетчиц лениво протирала стаканы.
– Как там болезная? – участливо осведомилась она.
– Мы едем в санаторий. Там ей полегчает.
– А, это ваша подруга.
– Да. Дайте мне, пожалуйста, полстакана янтареля и стопку кларефоя.
– Не будем уточнять, что из них лекарство. У вас с подругой хороший вкус. – Буфетчица наполовину наполнила стакан темным северным виски и налила в стопку светлого алинсейского бренди. – Чем-нибудь запивать будете?
– Может, мы еще вернемся, – пообещала Эдеа и унесла стаканы в туалетную комнату.
Агата не шевелилась.
– Я принесла тебе выпить, – сказала Эдеа.
Плечи Агаты дрогнули. Она через силу разжала пальцы, вцепившиеся в оконный переплет. Расплавленное стекло соскользнуло с нее на пол и со звоном разбилось.
– Вот. Спасибо.
Эдеа поставила стакан виски на пол, придвинула поближе к Агате, отступила на шаг. Агата обеими руками взяла стакан.
– Может, съешь кусочек хлеба? – спросила Эдеа.
Агата улыбнулась, хотя в глазах плескалась боль. Черты ее лица были прекрасными, словно над ними поработали воздух, земля, огонь и вода.
– Нет, дорогая, не буду. Мы… у Странжа будем к ужину.
– Да.
– Вот тогда и поем. Небо не упадет. – Она сделала большой глоток. – Ого. Хороший виски сделает из безумицы дурочку.
Эдеа промолчала. Чем меньше звуков, тем лучше. Они пили в тишине. Эдеа обернулась, увидела себя в зеркале и покачала головой. Отставив стакан, она осторожно смочила полотенце (стараясь, чтобы вода не журчала и не плескала) и стерла толстый слой грима, уничтожая стариковское обличье.
Агата шумно вздохнула. Отражение Эдеи в зеркале заколыхалось и вспучилось. Эдеа отвернулась, не выпуская из рук полотенца. У нее был крепкий желудок, но от увиденного действительно мутило. Она намочила еще одно полотенце и подошла к Агате.
– Можно попробовать?
– Да, только осторожно.
Эдеа вытерла лоб Агаты. Жар лихорадки чувствовался даже на расстоянии.
– Все, хватит. Я почти не испачкалась по дороге из Черноледья.
– Агата, ты что, целый день шла пешком?!
– Целую ночь. Ночью спокойнее. Ладно, не спрашивай.
Эдеа снова посмотрела на забрызганные грязью ботинки Агаты.
– Одно неосторожное движение – и ты прах, – внезапно сказала Агата.
Она поставила стакан на пол, постучала по нему, воспроизвела голосом звенящую ноту и, прижав ладони к кафельной плитке, подалась вперед.
– Агата… – сказала Эдеа.
Агата заговорила, и в голосе зазвучала магия, волнами распространяясь вокруг. Стены задрожали. У Эдеи заломило кости.