Асыл

— Ишь ты, какой драчун, — Дима ласково погладил по спине журавлёнка и, поправив безжизненно висевшее крыло птицы, видимо, укушенное каким-то зверем, опустил его на землю. Птенец, оглядываясь на человека, пробежал несколько метров и вновь спрятался в полыннике: «Найди-ка теперь, дескать, меня. Вот я какой хитрый!»

Дима сел на Кара-Торгоя и, помахав на прощанье рукой журавлёнку, поехал быстрее. До Тургая оставалось километров сорок. Наступал вечер. Проехав низину, мальчик поднялся на небольшую возвышенность и заметил спешившихся с коней вооружённых людей. Они стояли группой, о чём-то оживлённо разговаривая. Не доезжая до них метров двести, Дима остановился и ощупал за пазухой письмо Вихрева. «Друзья или враги? Если объехать стороной, заметят и может быть хуже».

Когда Кара-Торгой поровнялся с первым конём, Дима понял, что это были аллаш-ордынцы. На рукаве одного из них была чёрного цвета нашивка с золотым полумесяцем.

— Куда едешь? — посмотрев внимательно на бодро сидевшего в седле юного всадника, спросил тучный казах.

— В Тургай, там у меня дядя живёт, — Дима осадил коня от аллаш-ордынца, пытавшегося взять Кара-Торгоя за повод.

— Что пятишься? Боишься? — толстяк уцепился за стремя. Медлить было нельзя, мальчик дал шпоры коню. Толстяк отлетел в сторону и, падая, завопил:

— Лови! Держи!

Остальные аллаш-ордынцы вскочили в сёдла. Точно степной вихрь, несся Кара-Торгой. Перед глазами мелькали тальник, кустарники, небольшие островки солонцов. Не сбавляя бег, Кара-Торгой продолжал мчаться к видневшейся впереди балке. Погоня отстала.

Наступили сумерки. Оглянувшись на своих преследователей, которые повернули обратно, Дима стал сдерживать коня. В стремительном беге Кара-Торгой оступился в глубокую сурковую нору и упал. Мальчик перелетел через его голову и, стукнувшись о твёрдую, как камень, землю, потерял сознание. Конь промчался дальше. Описав полукруг, он остановился возле неподвижно лежавшего хозяина, как бы дожидаясь, когда тот сядет в седло.

Удар, который Дима получил при падении, был настолько силён, что, очнувшись, мальчик не мог подняться на ноги. Болело правое плечо. Превозмогая боль, Дима с трудом нащупал письмо — лежит на месте. Вздох облегчения вырвался из груди отважного наездника.

Но как взобраться в седло? Дима сделал попытку приподняться на локте, но сильная боль заставила его стиснуть зубы.

— Кара-Торгой! Кара-Торгой! — позвал он слабым голосом коня.

Лошадь навострила уши.

— Кара-Торгой!

Конь подошёл ближе и обнюхал хозяина.

— Ложись! — Дима выдержал короткую паузу и вновь повторил: — Ложись!

Кара-Торгой опустился на передние ноги, затем, подобрав под себя задние, лёг возле хозяина.

Собрав всю силу воли, мальчик дотянулся до седла и лёг на него поперёк туловищем. Держась одной рукой за седельные ремни, он второй слегка потрепал Кара-Торгоя.

— Встать!

Конь поднялся. Усевшись поудобнее в седле, Дима тронул его за повод.

Фигура юного всадника потонула во мгле ночи.

Впереди замелькали огни Тургая. Дима стороной объехал город, занятый в то время аллаш-ордынцами. Когда наступил рассвет, он напоил коня у небольшого озера и поехал дальше. Боль постепенно утихала, на предплечье виднелся большой синяк. Продолжая держаться вдали от дорог, мальчик гнал Кара-Торгоя в глубь степи и под вечер приехал в Батбаккару, где в то время находился Ибрай.

Возле землянки, стоявшей на окраине аула, Диму остановил отряд конных сарбазов, которыми командовал Болат. Узнав подростка, он дружелюбно похлопал его по плечу и спросил:

— Что, соскучился по степи?

— Да. Мне бы, Болат, надо передать письмо Ибраю.

— Сейчас он занят, у него совещание, — понизив голос, Болат сказал: — Приехал Сеит.

— Кто такой?

— Из Оренбурга. Известный большевик.

— Ого! — произнёс с уважением Дима и, усевшись с Болатом в тени, попросил его рассказать о Сеите.

— Сеит рос сиротой, с самых ранних лет он познал, что такое жизнь батрака, и на своей спине не раз чувствовал плётку бая. Затем Сеит ушёл к русским. Стал учиться в школе, а потом уехал в столицу. Там он сошёлся с большевиками и стал посещать их кружки. Царское правительство преследовало Сеита, и он уехал за границу. Лишь в тринадцатом году вернулся в Россию.

А сейчас он помогает Ибраю вести борьбу против аллаш-ордынцев и русских богатеев.

Сеит — большой друг и наставник Ибрая.

— Однако совещание закончилось, — посмотрев в сторону выходивших из землянки людей, торопливо произнёс Болат и поднялся на ноги.

— Сейчас я скажу о тебе Ибраю. — Болат исчез и, вернувшись через несколько минут, сказал Диме: — Пошли.

В большой землянке находилось несколько человек. На почётном месте, рядом с широкоплечим казахом, сидел одетый в русскую одежду пожилой человек. Они разговаривали. До Димы долетели отдельные обрывки фраз.

— Слушай, Ибрай. Сейчас нам нужно настойчиво разъяснять бедноте политику аллаш-ордынцев, которые попрежнему стоят за захват лучших земель и пастбищ у бедняков.

— Тебе что, мальчик? — увидев Диму, спросил Сеит.

— Я привёз письмо Ибраю.

Сидевший рядом с Сеитом Ибрай взял письмо.