Атаку начинали танкисты

После очередного перемещения НП корпуса обосновался на пологой высоте среди бахчей. Неубранные арбузы в обхват величиной только и спасали людей от изнурительной жажды. В то жаркое лето два месяца не было в Поволжье ни одного дождя. Родники замерли, ручьи пересохли, в степи стоял зной.

Едва была отбита одна вражеская атака, как началась новая. Было видно, как фашистские танки выползают на косогор. Под непрерывным огнем вражеской артиллерии и бомбежкой с воздуха нашим артиллеристам трудно было противостоять столь массированной атаке, хотя они и ведут огонь активно. Уже можно рассмотреть в бинокль, что за танками движется фашистская пехота. В 400–500 метрах перед НП корпуса обороняются наши танковая рота в составе четырех боевых машин и 40 автоматчиков. Рубеж для их сил очень уж широк, но они сражаются отважно.

Командиры штаба, сами танкисты в душе и по профессии, вражеской танковой атаки как-то меньше опасались. А вот встреча с фашистскими автоматчиками... Хуже всего, если раненного, оглушенного в плен возьмут. Такое ведь возможно...

Командиру корпуса доложили:

— Товарищ генерал, танки противника с пехотой на удалении всего двести метров.

А. Г. Кравченко хмуро кивнул: вижу, мол.

— Товарищ генерал, КП необходимо оттянуть...

— Нет! — сказал комкор решительно. — Отсюда никуда больше не уйдем.

И всем нам стало ясно и будто даже легче: не ступим ни шагу назад и, если не одолеем врага, погибнем все на этом рубеже.

По бахче маневрировали, вели огонь наши танки, здесь же рвались вражеские снаряды. Вспоротые осколками, кроваво сочились арбузы. В боевых порядках танков продолжал свою работу КП корпуса.

Фашистские танки не прошли.

Когда малость поутихло на земле, стало слышно надрывное завывание моторов в небе. Над нами, чуть в стороне, шел воздушный бой. Выписывали виражи и косые петли наши «яки» и «мессершмитты» (этих легко распознать по обрубленным крыльям), крестили небо огненные трассы.

Задымил один «мессершмитт», круто пошел к земле. Летчик, выпрыгнув, спускался на парашюте. В бинокль видно, как уминается, «дышит» купол парашюта — летчик, подтягивая стропы, пытался скользить, чтобы попасть к своим. Но ветром сносит его к нам. Приземлился парашютист на нейтральной полосе, причем ближе к нашим позициям.

Я вызвал бронетранспортер, взял с собой двух разведчиков, и помчались мы, прямо-таки по-заячьи прыгая на пахоте. Фашистский пилот еще не успел от парашюта освободиться, оглядеться по сторонам, как мы его схватили, связали стропами его же парашюта и — назад. Скачем по полю, а «мессеры» пикируют на нас один за другим. Наверное, видели летчики, что мы их собрата захватили. Занятые боем, они не могут все разом на нас наброситься. Но вот спикировала сразу пара. Водитель «броника» по моей команде резко затормозил, мы бросились под машину и немца с собой затащили — куда ж деться в степи. Трассы всковырнули землю где-то впереди, потом еще раз поближе.

Броневичок наш небольшой, всем нам и места под ним не хватало. У меня только голова и плечи были укрыты под днищем машины. Еще несколько заходов, и стервятники оставили нас в покое.

— В машину! — скомандовал я. — Вперед!

Водитель погнал бронетранспортер еще быстрее. Пленный вдруг вздумал показать свой арийский характер — натянул шеей парашютную стропу, пытаясь удавиться. Пришлось одному из разведчиков успокоить его тумаком.

— Погоди душиться, гад! — прикрикнул он. — Сначала доставим тебя, куда следует, в живом виде.

* * *

...Зной стоял нестерпимый. Мучила жажда. Может быть, повторяюсь, говоря об этом, но до сих пор помнится, как страдали люди без воды. Накаленные дневным солнцем-арбузы не утоляли жажды, только ранним утром, охлажденные за ночь, еще как-то облегчали состояние. Песок, пыль, вьющийся над полем жгучий ветер. Подолгу люди не только не были в бане (об этом и мечтать нечего было), но даже не умывались. Невероятно тяжело приходилось раненым и тем, кто по долгу службы ухаживал за ними. Ни перевязать раны, ни промыть. А когда боец, мучимый ранами, просил запекшимися губами: «Пить... Пить...» — теряли выдержку даже санитары, повидавшие столько человеческих страданий.

Крайне затруднена была эвакуация раненых через Волгу днем. На элеваторе у гитлеровцев был всевидящий НП, по его целеуказаниям вражеские минометчики сразу же накрывали лодку или плот. Уничтожить этот НП не удавалось — стены из толстого железобетона, снарядом не взять. Каждый квадратный метр речной поверхности у них с немецкой пунктуальностью пристрелян.

Но какая бы ни была опасность, а если надо так надо. Наши танкисты находили способы и воды добыть, и тяжелораненых эвакуировать.

С какого-то времени на меня, начальника разведки, другие командиры штаба стали смотреть, как на черта, приносящего дурные вести.

— Товарищ генерал!.. — докладываю командиру корпуса. — Немцы повели атаку южнее балки Сухой. Могут прорваться.

Генерал Кравченко, начштаба полковник Мальцев, начопер подполковник Пупко, тесня плечами друг друга, сгрудились над картой.

— Как они там оказались, твои немцы?! — уставился на меня исподлобья Пупко.