Атаку начинали танкисты

На учебу все мы, молодые командиры, набросились, я бы сказал, с жадностью. Планирование маршей танковыми частями, порядок проведения рекогносцировок, организация боя, техническое и тыловое обеспечение, устройство нолевого быта — все, казалось бы, не только знакомо, но и на практике испытано. И вместе с тем все ново, ибо как-то по-иному воспринимаешь известный тебе вид боевых действий, когда под него подведен фундамент военной теории. Лекции в академии читались на высоком уровне, практические занятия проводились очень квалифицированно. Преподавателям, как они сами говорили, было легко и интересно с нами работать. От общения с нами они тоже могли что-то перенять, почерпнуть, потому что не все из них имели боевой опыт.

После лекций и практических занятий по расписанию значились часы самоподготовки. Нередко они затягивались допоздна: слушатели любили подискутировать. На курсе учились «испанцы», «халхингольцы», «карелы» — то есть те, кто принимал участие в боевых действиях в Испании, на реке Халхин-Гол, на Карельском перешейке. Воевали мы в разных условиях, потому каждый мог и опытом поделиться, и свой взгляд отстоять в товарищеском споре. Воевавшим на Халхин-Голе, например, было интересно послушать о наших действиях в снегах, в узкостях между озерами, и многое им было в новинку. Мы, участники советско-финляндской войны, с восхищением и даже с некоторой завистью воспринимали их рассказы о маршах и маневрах танковых подразделений в широком раздолье монгольских степей.

А потом разговор наш с военно-профессиональных тем перебрасывался вдруг на политику — словно вновь вспыхнувший огонь. В стенах академии, пожалуй, больше чем где-либо, можно было услышать авторитетное слово о военно-политической обстановке в мире: здесь бывали старшие начальники, здесь с нами повседневно работали седоголовые преподаватели в полковничьих и майорских званиях, но с огромным кругозором. Сами мы, слушатели, тоже были народом начитанным и довольно проницательным. С реальным взглядом на ход событий говорилось и повторялось: война будет, войны не избежать, вопрос только — когда и как она начнется. Хотя врывалось порой, как сквозняк из открытой форточки, и противоположное мнение. Один представитель Коминтерна, выступая на встрече со слушателями, к примеру, заявил, что рабочий класс всех стран, в том числе капиталистических, изо дня в день крепит солидарность, единство, и в мире, дескать, уже явно ширится отпор фашизму. Мы отнеслись к подобным речам недоверчиво. А когда это дошло до приехавшего и академию по делам начальника ГАБТУ[1] генерал-полковника Я. Н. Федоренко, он, видимо, счел необходимым выступить перед слушателями. Рассказал о международном положении, о мерах Советского правительства, Наркомата обороны по укреплению наших Вооруженных Сил. А невольно перейдя с официального тона на доверительно-дружеский, сказал просто:

— Война, товарищи, приближается. Ваша служба пройдет по полям сражений.

На закрытых площадках, в технических классах академии появились танки Т-34. Все мы были восхищены тридцатьчетверкой. В этой боевой машине сочетались тактико-технические данные, рассчитанные на перспективу. Ей была предначертана поистине легендарная судьба на полях грядущих сражений.

Приближалось лето сорок первого.

3 мая состоялся правительственный прием выпускников военных академий в Кремле. На другой день газеты сообщили, что на приеме выступил И. В. Сталин с речью продолжительностью около 40 минут. Сама же речь не публиковалась. 

Побывавший на приеме выпускник старший лейтенант Владимир Толубко[2] пересказал нам основные положении речи И. В. Сталина. Было над чем поразмыслить. Советская страна, вся Европа, весь мир находились в преддверии крупных военно-политических событий. В ходе истории все громче звучал стальной скрежет исполинской фашистской военной машины.

В середине мая наш и другие курсы академии вышли в лагеря, где с первого же дня были организованы практические занятия.

14 мая, как известно, было опубликовано Заявление ТАСС. В аудиториях академии, у нас в лагерях, как и по всей Москве, о нем много говорили, пытались что-то разгадать за строками официального текста. Чувствовалась противоречивость обстановки. Дни в лагерях летели быстро. Наступил жаркий, сухой июнь. На занятиях по тактике в поле мы отрабатывали различные способы действий, решали вводные, не зная, что переживаем последние мирные дни и что очень скоро слово «противник» уже не надо будет брать в кавычки...

21 июня мы с моим другом старшим лейтенантом Александром Газукиным попросили у начальника факультета разрешения съездить в Москву — мне надо было встретить жену с сыном (она собиралась на лето к родителям), Александру — решить свои дела. Нас отпустили после занятий в субботу, учитывая предстоящее воскресенье.

В служебном автобусе, шедшем из лагерей в академию, с нами, слушателями, ехали и несколько преподавателей. Разговаривали, как водится, в дороге.