Атаку начинали танкисты

Сводки Совинформбюро не радовали. Фронт откатывался на восток. Не хотелось этому верить. Это так не вязалось с воспитанным и выпестованным во всех нас представлением о возможной войне, о готовности «бить врага на его собственной территории». А что возможны и у нас просчеты и ошибки в оценках и прогнозах, не допускалось и мысли.

Однажды поздним дождливым вечером — уже начался октябрь — группу слушателей вызвал в учебный корпус начальник академии. Под его руководством тут же сформировали танковую роту. Командиром ее назначили слушателя Героя Советского Союза майора К. Абрамова. Я был назначен командиром танка Т-34, механик-водитель у меня — преподаватель, военинженер 2 ранга, командир орудия — слушатель капитан А. Коровкин, стрелок-радист — старший лейтенант И. Гусаков. В подразделении — четыре танка Т-34, два КВ, один Т-28, несколько легких танков БТ-5 и два бронеавтомобиля.

Сам же начальник академии поставил нам задачу: совершить марш, выйти к Малоярославцу и поступить в распоряжение начальника укрепленного района.

Марш мы совершили без каких-либо задержек, вышли к Малоярославцу. У городка, когда остановились, подтягивая колонну, нас заметил находившийся там с группой командиров С. М. Буденный. Ему доложили, откуда мы и кто. Он выслушал, кивнул и тотчас же переключился на свои дела.

Начальник укрепленного района, которому мы представились по прибытии, поставил нам задачу усилить оборону 108-го стрелкового полка.

Сутки находились мы в боевой готовности. К утру следующего дня из учебного полка академии прибыли штатные танковые экипажи. Мы передали им боевые машины, а сами вернулись в академию.

Не успели мы в общежитии подняться на свой этаж, как нескольких слушателей нашей группы, в том числе и меня, срочно вызвали к начальнику академии. Он объявил о нашем досрочном выпуске.

Известие не то чтобы неожиданное. Досрочно выпускали в эти первые месяцы войны и других. И все-таки проняло до глубины души. Значит, на фронт... Туда, где ты, военный человек, сейчас больше всего нужен.

В отделе кадров уже ждало меня предписание: «Капитана Ивановского Евгения Филипповича назначить начальником штаба 27-го танкового полка...»

Повертел я листок в руках и с досадой говорю работнику отдела кадров: 

— Тут ошибка: написано «капитана», в то время как я старший лейтенант.

Кадровик, молчаливый такой педант, каких немало среди них, вместо ответа потребовал у меня удостоверение личности. Развернул книжечку и вписал в нее номер приказа, которым мне присвоено звание капитана, дату, когда это свершилось, — оказывается, вчера. Не совсем точно было указано в предписании и мое назначение, но не кадровики в том виноваты — обстоятельства первоначального периода войны вынуждали порой на ходу вносить коррективы в организацию и штатные расписания частей. Из-за нехватки боевой техники вместо 27-го танкового полка формировался уже 27-й отдельный танковый батальон. Я узнал об этом лишь по прибытии в часть.

Кадровик вернул мне удостоверение и крепко пожал руку. Когда я был уже у двери, он окликнул меня:

— Товарищ капитан, в цокольном этаже академии, по-моему, еще работает наша портняжная мастерская. Зайдите — вам сделают новые знаки различия.

Вот спасибо за дельный совет, хоть тут он заговорил.

В мастерской мне моментально заменили в петлицах кубики на шпалы, а на рукава нашили красно-золотистые угольники. Старикашка портной сказал, что они тут давно уж ничего не шьют, как бывало до войны, а только тем и занимаются, что знаки различия меняют. Спросил:

— На фронт, сынок?

— На фронт, — кивнул я.

— Ну, удачи тебе, — пожелал он.

Врага можно и надо бить

К месту формирования моей части, в бывшие военные лагеря, я добрался только поздним вечером, заниматься мною сразу не нашлось кому, и дежурный в штабе, сделав отметку о прибытии, предложил устраиваться на ночлег — утро вечера мудренее. На дворе похолодало, моросил осенний дождь. Побродив по лагерю, зашел в какое-то строение барачного типа. Там спали вповалку командиры, и я, расстелив шинель, подоткнув соломки под голову, последовал их примеру. Заснуть, однако, долго не мог. То в одном, то в другом углу раздавались бессвязные фразы спросонья, двое или трое храпунов состязались в громкости и долготе звуков. Это меня не беспокоило. За годы курсантской жизни, строевой службы, в период боевых действий давно привычными стали ночевки в помещениях или палатках, набитых битком людьми. Не спалось от другого — от дум.