— Если ты скажешь еще хоть слово, я влеплю полный заряд тебе в глаз, — выдергивая второй раз за сегодняшний день газовый пистолет из внутреннего кармана пальто, ткнул валютчик стволом в грудь чеченцу. — Пошли вон, подарки природы, еще раз подойдете ко мне, базар будет другим.
Оба кавказца разом скосили глаза на пушку, но так как Коца по умному прикрыл пистолет сверху второй ладонью, разглядеть боевой он или нет, было проблематично. Они отошли, прошипев что-то по своему сквозь побелевшие губы, потом тронулись в середину базара. Валютчик перевел дух, сунул газовую пушку в карман, он понимал, что теперь его жизнь будет зависеть от него самого. Убивают граждан не только на улицах, полных неожиданностей, но и на лестничных клетках домов, упакованных такими же гражданами. Как на крики о помощи не реагировали в революции и в сталинские времена, так не обращают на них внимания и в нынешние. Создавалось впечатление, что Россия представляет из себя стадо животных, из которого кровожадные мясники выдергивают без проблем любую рогатую особь и отправляют ее на бойню.
Вот и сейчас трое ментов из внешнего патруля, стоявшие на другой стороне трамвайных путей, отправились, досмотрев действие до конца, выискивать нищих с престарелыми сограждан, торгующих пучками зелени, дабы содрать с них выкуп за незаконную торговлю в неположенном месте.
Рабочий день прошел бестолково и напряженно. Кто-то из валютчиков поделился информацией о том, что бригада отморозков во главе с Лехой Слонком участвовала в разборке с нахичеванскими армянами. И в той разборке почти все полегли. Коца недоверчиво покачал головой, кто бы решился связываться с ментовским беспределом, под контролем у которых большинство доходных точек города. Пусть даже армяне, оборзевшие за последнее время. Но факт, что на рынке ни одного отморозка не оказалось, говорил об обратном, не было на месте и начальника базарного уголовного розыска. У ворот на Буденновский проспект сорвались с привязи несколько ментовских машин, помчались с воем на Большую Садовую. Неожиданно Коца засек за собой хвост, он увидел краем глаза, когда еще направлялся в отделение, высокого русского парня в легкой куртке, в спортивном костюме и кроссовках, снявшегося с места параллельно с ним. Пробежался на выходе из ментовки быстрым взглядом по головам посетителей базара, но парень в вязаной шапочке никуда не делся. Сознание принялось за сортировку вороха беспорядочных мыслей, если это проделки отморозков Слонка под началом Крохаля, то валютчик найдет на спортсмена управу. Но если взялись за дело чеченцы из банды Асланбека, или из бригады, соперничающей со Слонковой по поводу контроля над доходными в городе местами, то хорошего мало. Им неважно, кого замочить, лишь бы противник это почувствовал, тем более, что по рынку задефилировал слух о кладе атамана Стеньки Разина, якобы раскопанном. Кто его распускал и с какой целью, тоже не укладывалось в привычные рассуждения. Коца на всякий случай решил зайти к Катале в надежде увидеться с Микки Маусом. Подельник занимался тем, что размещал на прилавке несколько серебряных монет с небольшими нагрудными знаками, тоже серебряными, и с вожделением их изучал. Валютчик пристроился сзади.
— Ни хрена себе, революционные фанатики, и в царском серебре, — присвистнул он. — Лев Давыдович Троцкий собственной персоной, с Яковом Михайловичем Свердловым. Откуда ты их раздобыл?
— Катала наменял на приднестровские “суворики”, они сейчас в цене, — профранцузил Микки Маус, не оборачиваясь. — Когда Приднестровская республика отдаст концы — а она их все равно отдаст — “суворикам” наступит лафа, баксы упадут перед ними на колени. Но это не все, ты не видел Ленина с Крупской и Комиссаржевской в том же исполнении. А вот и Воровский с Зиновьевым и Каменевым.
— Короче, вся революционно-перестроечная кодла во главе с Парвусом от масонской ложи. Как сейчас при Ельцине Березовский, Чубайс, Немцов, Лившиц с присказкой “надо делиться”, - махнул Коца рукой.
— На них доктора Менгеля из Освенцима не хватает, — хохотнул Катала.
Микки Маус быстро развернулся к нему покрасневшим лицом:
— Если бы я тебя не знал, обегал бы десятой дорогой, — с укором сказал он. — Что за привычка все опошлять, свою нацию тоже кроешь без стеснения. А надо уважать.
— Было бы за что.
— И нас, дураков, уважать, и вас, хитрожопых евреев, — добавил Коца скороговоркой. — Перестань, Микки, это всего лишь присказки маньяков, нам ни те, ни другие, сто лет не сдались. Своих проблем по горло. — Он примиряюще улыбнулся, тронул Мауса за плечо. — Я к тебе по делу.
Он пересказал о разговоре с чеченцами, о том, что заметил за собой хвост. Под конец спросил:
— Может, Пулипер не прав, не лучше ли дома отсидеться? Как бы не нагрянул тот момент, когда вообще ехать не придется. Как ты считаешь?