Атласный башмачок

“Никогда! — вскрикнула она, — единственное, что он и я, мы можем разделить вместе, это “никогда”, что он только что узнал из моих уст в поцелуе, соединившем нас в единое целое”.

“Никогда! В этом слове, по крайней мере, уже заключен момент вечности, которая тотчас может начаться для нас”.

“Никогда больше я не смогу обойтись без него, никогда больше он не сможет существовать без меня”.

“Как будто кто–то именем Бога навсегда сделал запретным для него мое тело”.

“Потому что он слишком любил бы его”.

“А я хотела бы дать ему много больше!”

“Но что выиграл бы он, получив меня? Как будто желание, что я читаю в его глазах, может ограничиться чем–то конечным!”

“Ах! У меня есть чем сполна ответить на его желание!” “Да, недостаточно быть отсутствующей для него, я хочу предать его,

Именно это узнал он от меня в том единственном поцелуе, что слил наши души”.

“Почему отказывать ему в том, чего жаждет его сердце? Почему лишать его хоть мгновения той боли, которую, по крайней мере, я могу подарить ему, ведь не радости ждет он от меня? Разве он щадил меня? Почему же мне щадить то, что составляет самую его суть? Почему отказать ему в том предательском ударе, что, по его глазам я угадываю, он ждет от меня и уже предвидит, иначе откуда такая безнадежность во взгляде?”

“Да, я знаю, никогда он не женится на мне иначе, чем на кресте, и наши души не соединятся иначе, чем в смерти, и в ночи, вне всего земного!”

“Если я не могу стать его раем, то, по крайней мере, я могу стать его крестом! пусть душа его и тело будут распяты, я ведь стою тех двух пересекающихся кусков дерева!”

“И раз я не могу дать ему небо, по крайней мере, я могу оторвать его от земли”.

“Я одна могу подарить ему ненасытность, соразмерную с его желанием!”

“Я одна способна заставить его позабыть самого себя!” “Нет ни единого уголка его души, ни единой фибры его тела, которая не была бы создана, чтобы прилепиться ко мне, нет ничего ни в его теле, ни в душе, что создала тело, что не смогла бы я удержать в себе навсегда во сне боли,

Как удерживал некогда Адам, когда почивал он с первой женщиной”.

“И когда я буду держать его глубоко вошедшими в меня гвоздями через все конечности его, и всю плоть, и через него всего целиком,

Когда не будет для нас больше никакой возможности оторваться друг от друга, когда он навеки прилепится ко мне в этом невозможном браке, когда не будет у него способа оторваться от мощного притяжения моей плоти, от этой безжалостной пустоты, когда я смогу засвидетельствовать его небытие моим, когда в его небытии не останется больше тайны, что не поверялась бы моим,

Вот тогда я отдам его Богу, беззащитного и растерзанного, чтобы Он ударом грома заполнил его разом, и тогда я получу супруга, и бога буду держать я в объятьях моих!”

“Господи, я увижу его радость! Я увижу это вместе с Тобой, и я буду причиной сего!”

“Он просил Бога у женщины, и она была способна дать его ему, ибо нет ничего на небе и на земле, что любовь не способна дать!”

Таков ход вещей в ее безумии, которое она спешит высказать, не замечая, что все это уже закончилось, и она сама, навсегда, в одно мгновение

Перенесена туда, где все уже закончилось,

Теперь в мире наступил покой,

Время полночь, — и переполнена уже до краев чаша радости, что Бог дарует всем своим созданиям.

Она говорит, и я в сердце ее целую!

А что же до нашего мореплавателя, которого даже ураган в своем беспорядочном усердии не мог сдержать, когда его пылкий челнок плел нить между двумя мирами,

Он спит под спущенными парусами в самой затерянной из моих бездн

Безбрежным сном Адама и Ноя.

Разве Адам тоже не спал, когда женщина была извлечена из сердца его, и будет справедливо, если он

Уснет и в день брака своего, когда возвратили ему жену его, и он пребывает в полноте счастья.

Где еще отныне место его?

Вовсе не сон, вовсе не сон это, но предвосхищение иного таинства.

Когда чаша его наполнена до краев — а разве не наполнила ее я? — как не опьянится он? Пусть лишь на мгновение, но и этого достало!

Нельзя умереть, хоть единожды не соприкоснувшись с миром иным!

И когда душа его отделилась от тела в поцелуе Пруэз и, бестелесная, слилась с ее душой, кто мог бы утверждать, что он был жив в этот момент?

В какое время и где произошло это, он больше не ведает; нет больше ни “до”, ни “после”, прошлое и будущее равно исчезли. Все, что могло совершиться, свершилось. Одна из составляющих конечности человеческого существа исчезла. Туда, откуда нет возврата.

Родриго, слышишь ли ты все еще голос, который зовет тебя: “Родриго!”?

Знаешь ли ты теперь, что мужчина и женщина могут любить друг друга только в раю?

“Рай, который Бог закрыл для меня, твои объятия вернули мне на миг, о, женщина, ты возвращаешь мне рай лишь с тем, чтобы сообщить, что я вновь изгнан!” “Каждый из твоих поцелуев возвращает мне рай, который, я знаю, запретен для меня”.

“Отныне, где бы ты ни была, там будет сопровождать меня невозможность вырваться из твоего мучительного рая, отчизны моей, пронизывающей меня в каждой частице тела, но на которую утратил я право”.