Ацтек. Поверженные боги

Хотя, честно говоря, меня и самого подмывало дезертировать. Солдаты, по крайней мере, знали, что такое поход, тогда как переселенцы то и дело отставали, терялись, натирали ноги и, главное, без конца хныкали и скулили. Причем я не помню случая, чтобы двое из них останавливались облегчиться одновременно: подобную потребность они обязательно испытывали только поодиночке. Женщины постоянно требовали устраивать привалы, чтобы покормить младенцев, а то одному, то другому жрецу приспичивало вознести своему богу ритуальные молитвы. Стоило мне скомандовать прибавить шагу, как ленивые тут же начинали стенать, заявляя, что я загоню их до смерти, но зато если в угоду им движение замедлялось, то более прыткие немедленно заявляли, что умрут от старости прежде, чем мы этаким черепашьим манером доберемся до места. В этом изнурительном походе единственной моей радостью была Ночипа. Как и ее мать Цьянья, во время своего первого дальнего путешествия девочка радостно восклицала при виде каждого нового пейзажа, открывавшегося с каждым новым поворотом дороги, любая деталь ландшафта хоть чем-то, но радовала ее взор и душу. Мы следовали на юг главным торговым трактом, действительно пролегавшим по живописной местности, но мне, Бью и моим помощникам-ветеранам она была давно и хорошо знакома, а переселенцы не имели склонности восхищаться красотой, а если и были способны на восклицания, то лишь на горестные. Правда, думаю, Ночипа и путь через мертвые пустыни Миктлана нашла бы захватывающе интересным. Порой она, словно беззаботная веселая пташка, без всякой на то причины, просто радуясь жизни, заводила песню. Как в свое время Тцитцитлини, Ночипа не раз получала в школе награды за успехи в пении и танцах. Когда она пела, то даже самые закоренелые нытики на время переставали ворчать, а бывало, что дочурка, не слишком устав от дневного перехода, скрашивала вечера после трапезы, танцуя возле костра. Один из моих стариков прихватил с собой глиняную флейту, и в те ночи, когда Ночипа под его музыку исполняла танец, люди укладывались спать на такую же жесткую, как и всегда, землю с куда меньшими жалобами.

Помимо этого, за весь наш долгий однообразный путь произошел лишь один необычный случай, обративший на себя мое внимание. Как-то раз на ночном привале я отошел на некоторое расстояние от костра, чтобы облегчиться под деревом. А чуть позже, снова проходя мимо того же дерева, я приметил Бью, сгребавшую землю, увлажненную моей мочой.

Впрочем, мне даже не пришло в голову побеспокоить женщину вопросом: я решил, что она готовит мазь для какого-нибудь бедолаги, стершего ногу или растянувшего лодыжку.

Надо заметить, господа мои писцы, что среди нашего народа попадались женщины, обычно очень старые — вы называете таких колдуньями, — которые владели некоторыми тайными искусствами. В том числе они изготовляли маленькую скульптуру человека, используя для этого землю с того места, где он недавно помочился. Считалось, что, производя над этой куклой определенные злобные ритуалы, можно манипулировать этим человеком — заставить его испытывать ужасные мучения, навлечь на него недуг, безумие, неодолимую похоть, потерю памяти или, например, довести его до разорения. Но поскольку никаких оснований подозревать Ждущую Луну в злобной ворожбе у меня не было, я выбросил этот случай из головы. Вспомнить об этом мне пришлось лишь много лет спустя.

Через двадцать дней после выхода из Теночтитлана (опытным и не обремененным лишним грузом путникам на это потребовалось бы дней двенадцать) мы подошли к знакомой мне по прежним временам деревне Неджапа, переночевав в которой резко свернули на север, на небольшую тропу, где никто из нас прежде не хаживал. Она, петляя по свежим зеленым долинам между невысоких голубых гор, вела к столице миштеков, которую они именовали Тья-Нья, а на нашем языке она называлась Теоуакан. Но мы не собирались идти в этот далекий город. Спустя несколько дней мы оказались в обширной долине, на берегу широкой, но мелкой реки. Я опустился на колени, зачерпнул ладонью воду, понюхал ее и попробовал на вкус.

Сердитый на Всех подошел ко мне и, остановившись рядом, спросил:

— Ну и как?

— Она уж точно не вытекает из одного из знаменитых источников Теоуакана, — сказал я. — Вода нормальная на вкус, не вонючая и не горячая. Прекрасно подойдет и для питья, и для орошения почвы. Земля выглядит плодородной, но она не возделана и, видимо, никем не занята. Думаю, самое подходящее место для Йанкуитлана. Так им и скажи.

Куаланкуи повернулся и зычно, чтобы слышал каждый, возгласил:

— Снимайте ваши торбы. Мы добрались!

— Сегодня до конца дня все отдыхают, — объявил я. — А завтра мы присту…

— Завтра, — прервал меня вынырнувший невесть откуда жрец, — а также послезавтра и послепослезавтра — целых три дня мы посвятим освящению этой земли. С твоего позволения, конечно.

— Ну, господин молодой жрец, — отозвался я, — мне еще ни разу не приходилось основывать поселения, так что я незнаком с формальностями. Конечно, делай все, чего требуют боги.