Я стоял изумленный – не его грубыми словами, ибо он был вправе возмутиться тем, что я помешал ему прицелиться, – но тем, что человек этот, вопреки моим ожиданиям, говорил не на диалекте поре, а на моем родном языке.
– Прости, – сказал я уже потише. Незнакомец не обратил ни на меня, ни на мои слова ни малейшего внимания и, пока я тихонько приближался к нему, высвободил свою острогу из донного ила, снова прицелился и, нанеся удар, вытащил насаженную на один из зубцов лягушку.
– Ты говоришь на науатль, – промолвил я, приблизившись. Незнакомец фыркнул и стряхнул лягушку в кучу таких же, барахтавшихся в кривобокой, сплетенной из лиан корзине. Уж не наткнулся ли я на дальнего потомка тех чичимеков, которые некогда не захотели отправиться в путешествие? Подумав так, я спросил:
– Ты чичимек? Конечно, утвердительный ответ тоже вызвал бы мое удивление, однако то, что я услышал, меня просто ошеломило.
– Я ацтек, – промолвил юноша, снова склоняясь над водой, чтобы высмотреть цель для своего трезубца, и, помолчав, добавил: – Я занят.
– А к тому же на редкость груб и неучтив, – заявил я, ибо бесцеремонность незнакомца быстро рассеяла тот трепет, который я было ощутил, узрев во плоти подлинного наследника древних ацтеков.
– Стоит ли рассыпаться в любезностях перед тем, у кого хватило дурости сюда притащиться? – поворчал владелец трезубца, вытаскивая из грязной воды очередную лягушку. – Ну кого, кроме распоследнего дурака, может занести в это отхожее место Сего Мира?
– Вообще-то, – заметил я, – дураку, который живет в этой вонючей дыре постоянно, вряд ли стоит кичиться перед тем, кто случайно сюда заглянул.
– Ты прав, – отвечал он, равнодушно стряхивая лягушку в свою корзину. – Непонятно только, чего ради ты торчишь здесь как дурак и выслушиваешь оскорбления от другого дурака. Уходи.
– Обязательно уйду, – промолвил я, с трудом сдерживая раздражение, – только сперва кое-что выясню. Я странствовал два года и одолел много долгих прогонов, разыскивая Ацтлан. Не скажешь ли ты мне…
– Ты нашел его, – перебил меня парень равнодушным тоном. – Ацтлан здесь? – воскликнул я в полном изумлении. – Вон там, – буркнул он, ткнув пальцем через плечо, так и не потрудившись оторвать взгляд от своего зловонного лягушачьего пруда. – Иди по тропке к лагуне, потом покричи лодку, чтобы тебя пере везли.
Я огляделся и действительно увидел уходящую в густые заросли тропу. Затаив дыхание, боясь поверить в неожиданную удачу, я зашагал по ней… Но тут вспомнил, что забыл поблагодарить этого на редкость учтивого и радушного молодого человека (который, не глядя мне вслед, по-прежнему нацеливал свой трезубец на пруд), и вернулся.
– Спасибо, – сказал я и сделал ему подножку, так что парень, подняв фонтан брызг, плюхнулся в вонючую стоячую воду. Когда его голова показалась на поверхности, украшенная скользкими водорослями, я опрокинул на него корзину с мертвыми лягушками и, оставив невежду барахтаться, цепляясь за скользкий берег, отплевываясь и изрыгая бессвязную брань, снова повернулся и направился туда, где лежал Край Белоснежных Цапель – давно утраченный, легендарный Ацтлан.
И сам не знаю, что я рассчитывал или надеялся там найти. Может статься, древний, не столь совершенный вариант Теночтитлана. Город пирамид, храмов и башен, выстроенных в старинной манере. Трудно сказать. Но в любом случае, разумеется, не то, что обнаружил. Ибо представившееся мне зрелище было воистину жалким.
Сухая тропка петляла по болоту у меня под ногами, и постепенно обступавшие ее деревья редели, проплешины становились реже, бугры – ниже, а пруды и озерца – все шире. Наконец поднимающиеся над почвой мангровые корни полностью уступили место пробивавшемуся над водой тростнику. Тропка оборвалась, выведя меня к окрашенному закатными лучами в багрово-красный цвет солоноватому озеру – обширному, но, судя по обилию колыхавшегося над его поверхностью камыша и тростника, а также по стоявшим повсюду во множестве белым длинноногим и длинношеим птицам, не очень глубокому. Прямо передо мной, на расстоянии пары бросков копья, находился островок, и я поднял кристалл, чтобы получше рассмотреть место, название которому дали эти белоснежные цапли.
Ацтлан, как и Теночтитлан, нынешний Мехико, представлял собой остров, но на этом, похоже, сходство и кончалось. То был невысокий бугорок суши, который находившиеся на нем постройки делали ненамного выше, ибо все они были сплошь одноэтажными. Там не было ни одной вздымавшейся пирамиды, не было даже никакого способного привлечь внимание храма. Окрашивавший остров закатный багрянец перемежался с голубоватым дымком вечерних очагов. По озеру сновали многочисленные выдолбленные каноэ, и, приметив лодку, направлявшуюся к острову, я окликнул лодочника. Человек на борту орудовал шестом, поскольку озеро было мелким и весла не требовалось. Он направил лодку сквозь камыши к берегу, подозрительно присмотрелся ко мне, выругался сквозь зубы и буркнул: