Австрийские интерьеры

И вдруг Капитан принимается говорить, причем настолько сбивчиво, что Паулю и Зиги, Соне и Женни и даже Капитанше приходится предположить, что он еще перед ужином успел изрядно приложиться к иерусалимскому рислингу. Почти полностью спятив, он начинает рассказ с «бегом марш», — то есть с совершаемой в темпе бега погрузки тяжестей в кузов грузовика, с «рытья в темпе» под надзором лагерного старосты, с избиения блокфюрером, которое приводит к почечному кровотечению; полностью спятив, он рассказывает о враче, о хорошем хирурге, о человеке в белом халате, в хромовых сапогах и с револьвером у пояса, о колючей проволоке, через которую пропущен ток, навсегда перечеркивающей возвращение на свободу, а затем, истерически расхохотавшись, Капитан докладывает, что Монти даже сейчас не в силах отказаться от прелестей сравнительного литературоведения, что видно из постскриптума, в котором тот пишет, что, строго говоря, не происходит ничего нового, потому что все это значится в плутовском романс XVII века у Гриммельсгаузена: лягушачьи прыжки, развешивание людей по деревьям, приказ лазать вверх и вниз по одной и той же лестнице, а также совет избавиться от жажды, выпив мочу товарища по заключению. И в качестве заключительного бонмо: он, Монти, называет все это восстанием немецкой задницы против немецкой физиономии. Затем Капитан хватает полный бокал и стоя осушает его.

— Тебя и самого сегодня жажда замучила, — замечает Соня лишь затем, чтобы прервать наступившее молчание.

Эти анархические излияния незнакомого мне лично Монти, льва из литературных салонов и импресарио, которому только что довелось ненадолго угодить под жернова, необходимо истребить из памяти, думает Пауль Кнапп, хотя бы только для того, чтобы не привнести в здешний повседневный ритуал тамошнее безумие. А вслух он произносит:

— Зиги, как насчет парного матча завтра утром?

— Зачем спрашивать, — отвечает тот, — я всегда готов!

— А ты, Соня, не забыла пригласить ветеринаров — нашего и мариборского? Они как-никак здесь лучшие игроки!

Соня говорит, что не забыла, и добавляет, что коляска выедет за мариборским ветеринаром уже в семь утра с тем, чтобы мужские пары смогли начать свой матч своевременно. Так они и остаются каждый при своем: распространяющий душевную смуту Капитан пристыжен хладнокровным спортивным духом владельца поместья, а сам Пауль Кнапп-младший, которому как хозяину приходится постоянно доказывать собственное превосходство, расстроен анархическими излияниями, в которых, возможно, и есть зерно истины, но ровным счетом ничего не поддастся проверке. Заключительным аккордом является указание, сделанное Соней Женни и Капитанше:

— Значит, в полдесятого в холле, и не опаздывайте. МЫ пойдем на почту и возьмем с собой на прогулку детей!

Этюд о том, чему не разучишься

В Дахау стену барака № 9 украшает памятное изречение:

«ПУТЬ НА СВОБОДУ ОТКРЫТ, А ЕГО ВЕРСТОВЫЕ СТОЛБЫ НАЗЫВАЮТСЯ ПОСЛУШАНИЕ, ПРИЛЕЖАНИЕ, ЧЕСТНОСТЬ, ПОРЯДОК, ЧИСТОТА, ТРЕЗВОСТЬ, ОТКРОВЕННОСТЬ, ЖЕРТВЕННОСТЬ И ЛЮБОВЬ К ОТЕЧЕСТВУ».

Тема статьи в лагерной газете: «Обращение в новонемецкую веру узника концентрационного лагеря Дахау», автор статьи — сам новообращенный (при активном содействии лагерной администрации).

«Я исполнен Послушания, потому что изо дня в день безропотно сажусь за работу — к ящику, наполненному согнутыми гвоздями; я исполнен Прилежания, потому что за час мне удается при помощи молотка распрямить все гвозди, а затем вновь согнуть их клещами, мне именно для этого и выданными, затем вновь распрямить, вновь согнуть, распрямить, согнуть, и так далее, 16 раз в день я распрямляю согнутые гвозди и сгибаю прямые, я так честен, что не забываю провести половину этой процедуры и в семнадцатый раз, что, поскольку я исполнен Честности и Порядка, называется у меня „подготовкой к завтрашней работе“.