Австрийские интерьеры

А мы стоим в замковом холле с камином ровно в половине десятого, стоим за спиной у матери: Ирена, Рене, Марсель и я; нам предстоит прогулка на почту. Идем вместе с матерями по замковому парку, по секторам образцового поместья, где призовые молочные коровы, в тяжелых фургонах доставленные из Швейцарии, носят, в отличие от Князя Славко, племенного быка, исключительно буржуазные имена — Берта, Анна или Милица, где в помещении, сверкающем белым металлом, в котором гудят центрифуги и вспыхивают красные контрольные лампочки, стоят в штабелях готовые к упаковке, пересчету и отправке кирпичи сливочного масла, куда не имеет права сунуть нос даже боксер Нерон, чтобы, не дай бог, не нарушить безупречно выверенную технологическую цепочку молочного производства. Затем мы идем точно такими же сливовыми и грушевыми аллеями, которыми проехали в красной спортивной машине Пауль, Капитан и дядя, проходим мимо домов, в которых живут сельскохозяйственные рабочие и местные крестьяне, однако поскольку мое младенческое «я» еще не озабочено проблемами уклада жизни при феодализме, при капитализме или при любом другом «изме», запоминаются мне лишь красные пятки сельскохозяйственных работниц, которые при смене времен года и связанном с нею охлаждении почвы даже в ноябре, как это ни странно, не желают обременять ноги обувью. Что же касается идиотского поведения крестьянских детей Анны и Милицы, которые по весне выносят на луг свою единственную корову на руках, потому что она, якобы, чересчур ослабела за зиму, то об этом мне расскажут гораздо позже. На почте барышня Марика всегда встречает нас чрезвычайно приветливо: вручает нам письма и берет слово доставить их в замок, не обронив по дороге. Да и сама по себе почта нам необычайно нравится: тут есть не только иссиня-черная штемпельная подушка, красная губка для увлажнения тыльной стороны марок, мотки шпагата, желтые конверты для крупноформатной заказной корреспонденции и телеграфный аппарат, выплевывающий бумажную змею и стрекочущий, как заводная игрушка, — здесь нам разрешают скользнуть за занавеску и полюбоваться кроватью барышни Марики, стоящей за деревянной ширмой, ее рукомойником и пестрым домашним халатом. Трудовую жизнь человека мы представляли себе столь же элементарной, как было дело поставлено на почте в Винденау, — работаешь в конторе, а за занавеской спишь! О более существенных проблемах барышни Марики мое младенческое «я» знало не больше, чем об условиях жизни при феодализме, — скажем, о том, что она любит ветеринара из ближайшей большой деревни. Ветеринар — немец, а барышня Марика — словенка, и дело не может кончиться добром во времена пробуждающегося национального самосознания, а уж о женитьбе и говорить нечего.

В этом и причина безуспешности ухаживаний господ из замка за барышней. Однако и сегодня Зиги совершенно сознательно уклонился от совместной, с женщинами и детьми, прогулки на почту; ему угодно заглянуть сюда попозже, а главное — одному, чтобы посмотреть, как поживает сегодня барышня Марика, в каком она нынче настроении и не имеет ли смысла даже без особой надобности задержаться на почте подольше, болтая с почтмейстершей, благо, заняться тут все равно нечем. Да и помещик Пауль Кнапп на прошлой неделе наведался сюда в одиночестве, причем верхом, на прекрасной каурой лошади, прогарцевал туда и сюда под окном, пощелкал плетью, стараясь на свой помещичий лад произвести впечатление на барышню Марику. Но и у Капитана имеется некий план: он привезет ей из Аграма коробку шоколадных конфет, перевитую золотой ленточкой!

А мы, дети, ни о чем не подозревая, приносим в замок письма, которые вручает нам почтальонша. Разок-другой письма действительно выскальзывают у нас по дороге из рук, однако земля сейчас сравнительно сухая, и грязи на конверте, который мы вручаем Капитанше, почти незаметно, а пишет в замок Бруно Фришхерц из Вены.