Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1

Т. Зосе: Тов. Тарасов, скажите, правильно ли доложены обстоятельства дела?

Т. Тарасов: Верно только то, что я 2 года участвовал в оппозиционной работе, но совсем не верно, что я организовывал какие-то группы.

Т. Зосе: Не верно то, что Вы вербовали сторонников оппозиции?

Т. Тарасов: Я распространял материалы оппозиции – вот это верно.

Т. Зосе: Но подписи собирали – это верно?

Т. Тарасов: Некоторые подписи были мне переданы.

Т. Тюлькин

: Верно и то, что была связь с иногород[ними].

Т. Тарасов: Верно то, что ко мне из Ужура приезжал тов. Филиппенко, привез экземпляр статьи Устрялова и письмо Колодина, с другими городами связи не было. А об Ужуре мало ли что вам мог рассказать т. Колодин.

Т. Зосе: А с Новосибирском?

Т. Тарасов: В Новосибирске живет ряд моих товарищей.

Т. Тюлькин: Почему вы думаете, что Колодин что-то нам сообщил?

Т. Тарасов: Я видел, как он выходил из комнаты.

Вообще Тарасов относился к Колодину снисходительно. Он не скрывал, что получил от него два письма на имя своей жены, Евдокимовой, «за подписью „Клара“. Мне была непонятна такая конспирация. Я думал, что это мальчишество, увлечение. Серьезно на эти письма я не смотрел». «Допустим, что он наговорил на вас, – вмешался Зосе. – Но меня интересует вот что: как Вы думаете, спровоцировал он Вас или был раньше идейным оппозиционером?» На секунду Тарасова призвали работать на власть, а объектом разработки стал Колодин. «Трудно говорить за другого человека, – выдавил из себя Тарасов. – Колодина я знаю очень мало, всего по двум встречам, когда передавал ему материалы и вчера». «Вернее, три встречи, – быстро поправился он, припоминая, что только что наткнулся на выходившего из соседней комнаты ужурского чекиста. – Во всяком случае, у меня осталось серьезное сомнение, был ли он продуманным сторонником оппозиции, вполне разбирающимся в ее взглядах. Я не ставил так вопрос, чтобы путем лжи оставаться в партии. <…> Никаких разговоров о тактике не было. Может быть, вот откуда идут Ваши вопросы: Колодин рассказывал, что его исключили из партии в Ачинске, я захотел взглянуть на копию постановления контрольной комиссии, но Колодин сказал, что он ее не взял. У него такой, мол, характер». Тарасов подозревал, что все это могло быть нацелено на то, чтобы сбить его с толку. Возвращаясь к теме языка и явно ехидничая, он добавил: «Я ему сказал, что после съезда мы должны разоружиться, отказываемся от борьбы. Если это рассматривать как разговор о тактике, то да, так говорил»[1647].

В контрольной комиссии всех спрашивали о вечерах у Тарасова, тщательно сравнивая версии и натравливая опрашиваемых друг на друга. У Кутузова выпытывали: «Когда в последний раз был у тов. Тарасова, какую книгу разбирали тогда и кто в это время был у Тарасова?» «Вчера, – отвечал Кутузов, – были – один студент из Москвы и его жена, а затем какой-то человек в каракулевой кепке. Кто он, не знаю. Сегодня я его видел здесь: он ходил в коридоре. Какую книгу читал? „Радио Москва“, автор Беляев», – вероятно, речь шла о Колодине, который знакомился с так называемыми «микрофонными сборниками» Радиокомитета. «Москвич рассказывал, как проходила демонстрация 7 ноября, похороны [Иоффе]». «Это не было собранием, – настаивал Кутузов. – Мы просто играли в преферанс. Я часто хожу к Тарасову как к товарищу, с которым схожусь лично».

Еще одна попытка:

– Кто из приезжих был у тов. Тарасова, когда Вы обсуждали вопрос о тактике?

– Никакого обсуждения тактики не было. Заходил кто-то в каракулевой шапке. Я о нем уже говорил. Он что-то такое говорил о заявлении. Я там был часа 2 с половиной.

Кутузов признавал, что кто-то что-то «говорил», но это нельзя было называть «обсуждением тактики»[1648].

Спор о том, что и как называть, шел и на параллельном опросе. На «фракционные собрания», свидетельствовал Николай Григорьевич Колмаков, «я не ходил», а вот «у ребят вообще бывал, и ко мне ходили».