Выслав самых опасных оппозиционеров еще в январе 1928 года, Сибирская контрольная комиссия приступила к обследованию зараженных оппозицией томских ячеек. Им надо было очиститься, воспрянуть, перестроиться на новый лад. Была организована комиссия для контроля под руководством Львова, включавшая, кроме Кликунова в качестве секретаря и следователя Тюлькина, еще представителей от райкома и окружкома[1653]
. В райкоме торжественно заявили о предстоящем «очищении партии от явно неисправимых элементов троцкистской оппозиции в ячейке Сибирского технологического института имени Дзержинского». Главная работа возлагалась на членов общевузовского партбюро, которое собиралось в качестве партийной проверочной комиссии. Инструкция о методах и формах работы предписывала «живое общение <…> с бывшими оппозиционерами». Это способствовало «вовлечению в практическую работу <…> актива ячейки»[1654]. Проверку было решено провести после каникул[1655].Окружная контрольная комиссия сохраняла главенствующую роль в разборе оппозиционных дел. Львов предупредил, что «дела ячейковых руководителей оппозиции» на бюро и в ячейке не рассматриваются ввиду «непосредственного разбора их на заседаниях Контрольной Комиссии ВКП(б)». Комиссия передала на самостоятельное рассмотрение ячейки свыше пятидесяти дел об «оппозиционно настроенных» студентах и несколько раз командировала своих представителей на заседания бюро ячейки, на которых разбирались заявления оппозиционеров[1656]
.Вторым проектом занялась проверочная комиссия Томского технологического института. Подробные отчеты и дела, составленные этим провизорным органом, позволяют проследить, как коммунистическая герменевтика души осуществлялась на волне решений партийного съезда. Проверочные комиссии использовали богатый психологический словарь с целью показать, каким образом различные классы впадали в грех оппозиционности.
Кутузов и Голяков давно уехали, но их сторонникам пришлось столкнуться с обвинениями в том, что они состояли в связи с фракционной организацией – «Томским центром». Тем не менее проверочная комиссия не хотела объявлять потерянными слишком многих оппозиционеров: она исключила из партии только трех студентов. Остальные несколько десятков после проверки получили терпимые ярлыки неустойчивых и подпадающих под влияние; им предписали освежающий курс истории сражений большевистской партии с уклонизмом всех мастей и простили, оставив в стенах вуза.
Проверка приняла форму следствия: бюро собирало информацию, устраивало дознания. В протоколах время от времени встречается юридическая терминология вроде «проверки показаний студентов». Например, в отношении члена ВКП(б) Беляева о продолжении им оппозиционной работы бюро постановило: «Выяснить факт»[1657]
.В отношении Сухорукова бюро признало ошибку. Сначала ему предложили подать заявление об отходе, и «[я] таким образом узнал, что меня считают оппозиционером». Но «вследствие отсутствия формальных данных» в итоге постановили «оппозиционером не считать, никакого партвзыскания не налагать». Студент Уманец тоже категорически отрицал причастность к оппозиции: «Ни с кем не был связан <…> из оппозиционной группы»; «Если бы я принадлежал к оппозиции, то в Москве я примкнул бы и дал бы подпись на платформе. Наоборот, в Москве моя кандидатура выдвигалась в члены бюро ячейки. <…> Нет данных, которые уличали бы меня в какой-либо мере в оппозиционности»[1658]
.Подача заявления проверочной комиссии была серьезным шагом. Партиец признавал, что как минимум голосовал за оппозицию и, вероятно, не донес вовремя о том, что знал о фракционной активности (непосредственные фракционеры проходили по линии контрольной комиссии). Голосование на партсобраниях не фиксировало имена, и списки голосовавших за и против по каждому вопросу не велись. Но студенты помнили о том, кто и как голосовал, и предлагали отступникам признаться самостоятельно и прийти в бюро с повинной.