–
–
–
В этом месте в протоколе записано: «Колмаков – улыбается»[1649]
.Колмаков подмигивал. То же делал Кутузов, говоря о преферансе. Оппозиционеры не подлаживались под контрольную комиссию, а иногда и смеялись над ней.
Тарасова вызывали на искренность. «Партколлегия ждет от тебя всей правды, – заявил ему Львов. – Ты должен рассказать все, что было». «Я считаю, что оргвопросы имеют второстепенное значение, – отвечал Тарасов. – На те вопросы, которые задавал партследователь, я ответил. Добавить нечего. Основной вопрос поставлен ясно. После XV съезда он поставлен прямо: или категорический отказ от взглядов оппозиции, или – соответствующие выводы. Я разделял взгляд оппозиции 2 года. Я открыто защищал эти взгляды, продумывал их и видел, что эти взгляды подтверждаются практически жизнью. К решениям XV съезда отношусь так: решениям съезда подчиняюсь; отказываюсь от всякой фракционной работы; от взглядов своих отказаться не могу. Если бы сказал, что отказываюсь, это было бы ложью».
Тарасов и Кутузов как будто сговорились: они настаивали на внутрипартийной демократии, на праве на свое мнение, отказываясь при этом говорить за других.
«Вы не считаете нужным осветить фракционную работу, сказать, кто с Вами работал?» – спросил еще раз Львов, намекая, что и так знает все. (Однако зачем же тогда нужны были информанты из среды оппозиционеров?) «Все, кто мне был знаком из оппозиционеров в Томской организации, все они открыто выступали; они все известны. И я никогда не скрывал знакомства с ними, – гордо заявил Тарасов. – Что касается оппозиционных материалов, так называемой запрещенной литературы, то да, я занимался ее распространением. Часть материалов сохранилась у меня еще с прошлого года. Как получал новые – это вопрос техники. Часто проезжали тов. из Москвы, завозили письма, материалы». Имен Тарасов не называл. На детальные вопросы, кто у него бывал и кого куда отправлял, он отвечал: «Я со многими знаком».
Игра в кошки-мышки продолжалась:
«Если Вы подчиняетесь решениям съезда, если Вы идейно разоружаетесь, то Вы прежде всего должны сказать всю правду, – проговорил уже обличительным тоном Львов. – Вы ее не говорите. И для нас сомнительно, что Вы не будете отстаивать свои взгляды. Не находится ли это в связи с тем, что Вы говорили на собрании оппозиционеров 21 декабря? Вы говорили, что оппозиционерам нужно во что бы то ни стало остаться в партии». Львов цитировал показания «приехавшего из Ужура» дословно.
Оставалось только ссылаться на лечение временем.
Тарасов соглашался, что ему нужно время, чтобы поработать над собой. «А много вам потребуется времени, чтобы пересмотреть ваши взгляды?» – уточнял Львов. Львов надеялся, что «имеют какое-нибудь значение решения съезда о рассмотрении через 6 месяцев заявлений бывших оппозиционеров об обратном приеме в партию. Такой срок дается для того, чтобы они проверили себя и их проверили». С кем коммунистическая правда – так и оставалось неясным.
Следователю Махневу, тому самому, который опрашивал и Кутузова, пришел в голову каверзный вопрос: «А как бы вы поступили, если бы вам поручили сделать доклад о строительстве социализма в одной стране?» «Я сделал бы то же, что всякий из нас, – без долгих раздумий ответил Тарасов. – Я взял бы труд Маркса и Ленина и обосновал бы доклад». Это ни в коем случае не значило, что оппозиционер отказался от своих убеждений. «Сделал бы такой же доклад, как раньше сделал бы. Оппозиция никогда не отрицала возможности победоносного строительства социализма»[1650]
.