Автограф. Культура ХХ века в диалогах и наблюдениях

— Вы основали галерею осенью 1990-го, спустя полтора года после открытия «Московской палитры» и «М’АРСа» — теперь галерей известных и уважаемых. Давайте вспомним ситуацию того времени и объясним читателю, что вы задумывали?

— Примерно с 1987 года я начал собирать современное русское искусство. Если вы серьезный коллекционер, то довольно быстро становитесь экспертом. Подобно историкам искусства, которые отслеживают тенденцию, эксперты отслеживают качество. Профессионализация собирателя неизбежна, так как платить за картину большие деньги, а потом убеждаться в явной переплате неприятно и обидно. В конце 80-х цены на картины наших современников, причем любого качества, постоянно росли. Здесь, разумеется, сказалась мода на все русское, запущенная новой политикой Горбачева.

— А уже в 1993 году на распродажах в Германии висели таблички: «русское искусство не предлагать».

— Механизм моды, иначе говоря, преждевременная утилизация, все-таки касается ширпотреба, а не произведений искусства. Хотя он и в нашей области сделал свое дело. Так вот, к 1990 году для меня стало дорого покупать картины, а желание их собирать — осталось. И я начал помогать художникам организовывать выставки. Придумывал информационный повод, отбирал работы, находил помещение. обеспечивал прессу. Другими словами, помогал художнику социализироваться, включиться в контекст. И так как профессионалов по сути не было, я, как человек с научным складом ума, очень быстро запустил свой первый проект, «идеальный проект» советского художественного рынка, организовал научную конференцию, первую арт-ярмарку — я был председателем первого «АРТ-МИФа» — и за три дня до открытия ярмарки в ЦДХ открыл свою галерею.

— Сколько вы затратили, открывая новое дело?

— 60 тысяч рублей. Сначала мы запустили механизм, когда художник работал не только для нашей галереи, но и для других. Параллельно мы создавали потребительскую элиту. Потребительскую элиту составляют люди. которые говорят — это ценно. После чего формируются слои, стремящиеся ей подражать. Суть проекта заключалась в том, чтобы галерея из продавца превратилась в потребителя. Мои будущие клиенты видели на выставках начала 90-х таблички «купил Марат Гельман». Об этих двух-трех работах, приобретенных нами с каждой выставки, много писали в прессе. Таким образом, в сознании людей постепенно складывалось — если купил Марат, значит, стоит покупать. Позже эти картины мы тихо продавали непрестижным западным покупателям. Ведь хорошо известно, что среди иностранцев — обладателей нескольких работ наших мастеров настоящих коллекционеров практически не было. Были левые по своим политическим взглядам или просто случайные люди. Поэтому, оказавшись на Западе, эти картины канули в Лету. Ими украшали стены дешевых кафе и прочих, далеких от культурной элиты мест. Однако деньги шли именно от западных покупателей. И наша задача заключалась в соединении этих средств и статуса галереи.

Министерству культуры посвящается

— В России нет музея современного искусства, поэтому механизм подражания рано или поздно себя исчерпает. Это на Западе музеи современного искусства играют роль стандартов. Скажем, люди приходят в гости и видят работу художника, чье творчество представлено в городском музее современного искусства. Доверяя экспертам государственных коллекций, потребительская элита все время расширяется. Мало того, что в России банковские собрания не всегда доступны для просмотра. Их коллекции составляют, как правило, работы старых мастеров.