Автопортрет с догом

Может, повезет на грибы? Он стал бродить по лесу, но нет, не было и грибов. Красных болотных маслят с мокрой пористой губкой он никогда не брал, а презрительно отпинывал в сторону. Было их всегда столько, что хоть литовкой коси; высыпались, как поганки, и в этом году.

Но кроме маслят, ему не попадалось ничего. Почувствовав сильную усталость, он присел снова. Давно уже заметил: когда ходишь по лесу пустой — устаешь втрое. Родника он так и не нашел.

Он стал кружить, забираться в лес все глубже и глубже, вышел на незнакомый горелый лес. Пошел в другую сторону — попал на свежую раскорчевку. В третью — набрел на старый обобранный кедровник. Пудов с тревогой оглянулся: места были незнакомые, глухие. Пополудни уже было часа три, надо было выходить.

Снова он стал кружить по лесу. Как бы ни уходил он от старого, с набитыми скобами, кедра, опять возвращался к нему. Кажется, Пудов не мог отойти от него и на километр, и круги все сужались и сужались. Такого с ним в лесу еще не бывало.

Он вынул свою пришибленную бутом ногу — она вдруг нестерпимо заныла. Наверно, во всем была виновата эта больная нога. Прикинул: забирал он все время влево, а нога болела и хромала правая, значит, точно, виновата она. Он обложил ступню мхом, обулся и снова принялся рыскать по лесу, теперь уже не веря, не разбирая дороги, через кочки, сучья, паутину. Теперь Пудов забирал вправо.

Кедр показался снова. Со страхом бросился он от него, но тут же вышел на него опять. Он даже подумал — не два ли это совершенно одинаковых кедра, но тут же усмехнулся своей слабости.

Больше он выходить не пытался: надо было одуматься. Присев под дерево на корточки, он закрыл глаза.

Подул ветер. Несколько одиноких, порченых кедровых шишек свалилось к его ногам, он поднял одну и облупил. Скорлупа легко отделилась от тела: смола уже вытаяла на солнце. Шишка в этом году должна быть, год был високосный. Сейчас она, наверно, уже легко идет с колота, березового трехметрового била. Этим колотом, втроем или вчетвером, шишкари не спеша обхаживают кедр вдоль ствола, и спелая, крупная, как виноград, шишка градом ссыпается вниз.

Сам он никогда не шишкарил, но сладкий и жирный кедровый орех любил. Шишкарили обычно компаниями, артельно. Тайно сговаривались на работе, тайно уходили в лес. Тайно от всех приходили. Его почему-то никто за орехом не приглашал, сторонились все, избегали его, берегли свои заветные местечки. В друзья же он ни к кому не набивался.

Вдруг где-то далеко, в глубине леса, заухал по стволу колот, и Пудов обрадованно захромал на него. Он знал, что все расстояния в лесу непостижимо увеличиваются, что колот бьет где-то совсем рядом и что слуху доверять нельзя.

Толстый, вертикальный, рассыпающийся кверху звук наполнял уже весь лес, Пудов уже подошел к нему вплотную. Мелькнула на стволе белка. Послышались голоса. Теперь было не страшно. Люди были недалеко.

Он вышел к деревянной решетчатой люльке, в таких бьют жердями шишку шишкари. Горы кедровой шелухи, пустых измочаленных шишек рассыпались под люлькой. Тут же валялось несколько ржавых, пробитых крупным гвоздем сит. Шишкари здесь устроили становище.

Наклонный, из молодых сосен, лежак был прикрыт высохшим осиновым навесом, но сверху лежак покрывала свежая пихта. Заставляло навес сзади березовое кольё.

Он вошел в шалаш. Несколько длинноносых кедровок выпорхнуло у него прямо из-под рук: птица растаскивала орех. Орех лежал шелковой темно-золотой грудой на расстеленных мешках и неудержимо пах смолою. На орехе лежало новое бельгийское ружье. Оно валялось как-то небрежно, с переломленными наспех стволами, с свежими новыми царапинами на цевье.

Он бережно взял его в руки, заглянул в стволы. Принюхался. Из ружья только что стреляли: железо пахло свежим выстрелом.

У него загорелись глаза. Не только что бельгийки, но и квелого отечественного дробовика ему держать никогда не приходилось, а тут… Нет, надо брать. Больше такого случая не будет. И он закинул ружье за плечо.

Пудов выбросил грибы, высыпал давленую, смятую ягоду, набрал в свой короб пересыпанного иглою ореха и бросился в лес. Размозженную дробью белку, которую он тоже зачем-то сначала прихватил, он тут же, у входа, выкинул.

Он пошел быстро, ходко, сразу же взял верный пружинный шаг. Солнце стояло еще высоко, но небо хмурилось. Если он не ушел слишком далеко, то можно успеть затемно.

Колот неожиданно замолк.

Пудов прибавил шагу.

Кедр ему больше не попадался, и он подумал, что уже ушел от этого проклятого места, оставил его в стороне. Но черный ненавистный ствол вдруг опять замелькал в деревьях — и он бросился от него в другую сторону.

Колот заработал снова. Пудову даже показалось, что звук стал приближаться к нему. Он рванулся от него влево. Сюда он еще не пробовал. Нет, опять то же. Опять тот же кедр, тот же звук, тот же горелый на правую руку лес.