Автор Исландии

Нет ничего веселее, чем быть свидетелем невезения другого – особенно если этот другой – давний знакомец. В нас встроено какое-то проклятое предвкушение, какая-то гадкая радость при виде унижения наших друзей перед нами. Съехалась вся округа. От председателя с Болота и до торговца из Лисьеречной долины. Правда, сислюманн удовольствовался тем, что прислал двух уполномоченных: Сыра Харальдссона и его ассистента.

«Да, прекрасен же был “наряд отчизны” у Йенса с Мелкоозера, когда его из дому выгоняли, хо-хо», – сказал какой-то старик из-под стены пристройки. Там стояло несколько человек, они курили сигареты: Сигмюнд с Камней и двое смеющихся мальчишек с Верхнего Капища, а еще этот широконогий старик, держащий руки в карманах. Бальдюр с Межи тоже стоял там, но не курил, а к углу подошел старый Эферт с Подхолмья, у которого теперь были трость и шляпа, и ходил он медленно, с открытым ртом и сильно перекошенным лицом; он подплыл к углу пристройки, словно человек в посмертной маске. Мальчишки вытаращили на него глаза, а старик тем временем продолжал рассказывать про Йенса. На фермера с Подхолмья кто-то нахлобучил весьма городскую шляпу, но вид у него был все такой же деревенский. Сейчас он наконец закрыл рот, сжал челюсти, но потом снова открыл и издал одно долгое: «Ааа?»

– Ишь, какие мы шикарные стали: и шляпа, и трость! – сказал Сигмюнд.

– Да, хе-хе, – раздался голос старого кота. – Не каждый же день в нашей местности моцион проводят.

Мальчишки с прыщавыми лбами похватались за животы, чтоб сдержать смех. Сигмюнд усмехнулся:

– Моцион? Ведь это же аукцион!

– Ааа?

– А что со здешним «Фармаллом»? – спросил Бальдюр с Межи.

– Хе-хе… А с мальчиками-то что? Живот прихватило? – спросил Эферт, глядя на подростков.

– Да это, небось, от курения, – ответил широконогий старик, которого звали Ауки с Брода.

– А-а, хе-хе, а вообще-то гораздо лучше видеть, что молодежь курит, как нормальные люди, а не жует эту свою резинку как дурачье…

Подростки не собирались взрослеть; им это тоже показалось ужасно смешным, и у них прихватило живот во второй раз, а один закашлялся.

– Ай, будь здоров, приятель… – сказал старик с Подхолмья.

Над ними резко распахнулось окно кухни. Из него раздался пронзительный женский голос:

– Сигмюнд, ты табак покупаешь?

Грузный фермер с Камней обернулся и поднял голову к полуоткрытому окну:

– Нет-нет, меня Ауки сигаретой угостил.

– Да? А он тебе дал две?

Фермер ей не ответил. Они увидели, что Хроульв идет из овчарни через тун.

– Ага, вот и он, голубчик… – сказал Эферт.

– Я спрашиваю: он тебе две дал? – повторил голос в кухонном окне.

Они молча смотрели, как приближается согбенный фермер. Хроульв ненадолго зашел попрощаться с хутором, помочиться в сенник. В Исландии был такой старинный обычай: фермер, уезжающий со своей земли, мочился в сенник. И тогда в ближайшем будущем на этой земле якобы становилось невозможно хозяйствовать: в последующие три тысячи лет все лето шли дожди. Он медленно и тяжело прошагал через тун, а они стали переминаться с ноги на ногу. Две собаки выбежали на тун навстречу фермеру, понюхали, ощутили запах побежденного, удрали от него, сунули морды в траву и стали искать более приятный запах. Сигмюнд выбросил окурок, а мальчишки продолжили посасывать свои сигареты, наморщив прыщавые лбы, скрестив руки. Внутри них все еще бурлил смех, словно будущая тошнота.

– Сигмюнд! Я тебя спрашиваю! – снова раздалось из окна кухни.

Один из мальчишек посмотрел на окно, затем на Сигмюнда. Летний работник с Брода принес самогон в темно-зеленой бутылке и отдал Ауки. Они пустили бутылку по кругу. «Эх, хорош!» От фасада дома с подветренной стороны в безветренном воздухе струился особенный запах: восхитительный табачный аромат образуется, если курить на улице при девяти градусах тепла. Собаки разнюхали какой-то ранее неизвестный ароматный путь и переместились чуть дальше на тун, а рыжебородому уже немного осталось дойти до дома. Как идти мимо друзей, когда твоя жизнь выставлена всем на посмешище? Хроульв подошел к ним, как заходит в круг людей лошадь: глядя прямо перед собой, но не смотря ни на кого из них, остановился перед ними и слабо испустил ветры, плюнул, отер бороду рукой.

– Здравствуй, Хроульв, дорогой! – сказал Бальдюр с Межи.

Это было худшее, что фермер слышал на своем веку. Он ощутил в животе, как будто что-то очень ценное выбросилось с высокого утеса с громким криком, который по мере отдаления становился все тревожнее. Он разговаривал с желтым одуванчиком, растущим на белозагаженной стене дома:

– Покупатели пришли?

– Э, нет, хе-хе… с чего бы им приходить, – отозвался Эферт.

– Во всяком случае, ты – прямо весь из себя купец, хух, при шляпе и трости, – сказал фермер из Хельской долины, посмотрев на своего приятеля.

– Ах-хе-хе, при шляпе и трости, хе-хе… шляпе и трости, – ответил обладатель шляпы и трости.

– Попасть в такую ситуацию крайне неприятно, а факты таковы, что исход бывает разный, – сказал Бальдюр, исполненный понимания и сострадания, – но, насколько я тебя знаю, ты после этого наверняка воспрянешь духом.