Багровый закат

Элька ни разу не взглянул в сторону Бат-Шевы. Но где-то в глубине души, трепетало неуловимое чувство удовлетворения. Бат-Шева была рядом с ними.

Вместе с тем, это чувство не давало ему покоя. Наоборот, усиливало боль души. С тысячекратной силой увеличивало тяжесть тревоги за оставшихся в горящем селении Бен-Цура, Шмуэля, Ору, за его друга Ицгара, братьев Ноаха и Давида, за сестру Юдит, начавшую приходить в себя и, конечно же, за Корнелия.

Эльке приказали спасти жизнь ребёнка и идущих с ними женщин, и он, против своей воли, выполнял этот приказ.

Пробираться по узкой пещере было нелегко и Бат-Шева, передав маленького Рехавама в руки Эфронит, принялась помогать Шифре, с трудом осиливающей тяжкий подземный путь. Однако у самого выхода из туннеля Бат-Шева оставила Шифру и перешла в конец их небольшой колонны.

Когда группа, наконец, вышла к руслу Аялона, Бат-Шевы с ними не было. Элька хотел тут же броситься в пещеру, чтобы найти её, но его остановила Шифра. Она дышала с трудом. Чувствовалось, что силы её на исходе. Она кивнула в сторону орущего мальчика.

– Возьми ребенка… Эфронит не в силах с ним справиться. – Шифра тяжело опустилась на землю.

Элька схватил глиняную флягу с водой, протянул Шифре, но она отвела его руку.

– Уходите… умоляю тебя… – почти неслышно прошептала она, – Бат-Шеву не жди… Возьми с собой этот сверток. В нем все настоящее… Это поможет вашему будущему… Не теряй времени. Мой час пришел… Я останусь здесь… И да поможет вам Адонай…

На её морщинистом лице появилась мудрая улыбка. Так она и ушла, не погасив этой улыбки…

Элька, подобно затравленному зверю беспомощно оглянулся. Его душили слёзы. Он должен немедленно возвратиться в Модиин! Его место там, со всеми! Хотел тут же броситься обратно в пещеру, но рядом с ним стояла беспомощная Эфронит. Она невидящими глазами смотрела на ушедшую мать.

В её руках деловито сопел Рехавам. Пуская обильные слюни, он грыз сладкий рожок, вложенный в его ручки исчезнувшей Бат-Шевой.

Все это выглядело страшным, неправдоподобным сном!

" Уходите… Умоляю тебя, уходите!…" – звучал в его ушах голос Шифры. Собрав все свои силы, он нагнулся, провел рукой по лицу, закрыл глаза, от чего улыбка её стала таинственной и еще добрее.

…По высохшим руслам, по низинам, густо заросшим оливковыми деревьями, вдоль холмов, покрытых дубняком и кипарисами, они втроем начали опасный и долгий путь в сторону Лахиша.

Элька был уверен, что там, у сестры тети Шифры, он найдет убежище для мальчика и Эфронит. Сам же немедленно возвратится в Модиин.

Так он и сделал, хотя его путь к Лахишу и обратно в Модиин, занял намного больше времени, чем он предполагал.

Приближаясь к низовьям русла реки Аялон, он внимательно смотрел в сторону родного селения.

Стояла непривычная тишина. Он ускорил шаг. Приближаясь к окраинам, почувствовал тошнотворную сладость гари, хотя не было видно ни огня, ни дыма.

Укрываясь за крупными камнями, Элька приблизился к гончарным мастерским. Не поверил своим глазам: перед ним находилась утрамбованная груда развалин. Он вдыхал запах смятых, задымленных камней, запах разрушения. Их с отцом многолетний труд был полностью уничтожен.

Погибли самые близкие ему люди, и непрошенные слезы текли по его щекам, по короткой бороде, сплошь покрывшейся сединой.

Элька поднялся на холм, отделявший его дом от дома тети Шифры. Её дома также не было. Исчезла и могучая старая смоковница. Лишь теперь Элька, огляделся и, как в страшном сне, не обнаружил ни единой постройки, ни единого дерева, ни единого куста.

Модиин исчез.

Лишь мрачно темнела покрытая гарью Титура. Элька бессильно опустился на землю. Впервые в жизни он не сдерживал слез. Откуда-то из глубины души вырывался пронзительный вой, подобный вою смертельно раненого зверя.

Он оплакивал родной дом, стертый с лица земли, Бен-Цура и Шифру, заменивших ему отца и мать. Он горевал о гибели Шмуэля, братьев и сестер. Он прощался с селением, в котором все они жили, которое он бесконечно любил. Всё было разрушено, все превратилось в пепел и прах. Жизнь лишилась всяческого смысла.

Элька пошевелился, ощутил холодное лезвие короткого меча, привязанного к предплечью. Он сумеет с достоинством уйти из этого печального мира.

Он не знал, сколько времени он пролежал, уткнувшись лицом в сухую утрамбованную землю, пропитанную кровью и пропахшую гарью. Очнулся, когда увидел перед собой убеленного сединой старика. Старик не назвал своего имени, да этого и не требовалось. Элька твердо знал: перед ним – пророк Ирмиягу.

Элька хотел, было, встать, но пророк успокаивающе улыбнулся, чуть приподнял руку, как это делал рав Нафтали, сказал: " Пред тобой, сын мой, жизнь и смерть, благословение и проклятие. Избери же жизнь, чтобы ты мог жить, ты и семья твоя! Избери деяние жизни! Оно приносит в мир спокойствие и изобилие… – помолчав, добавил:– Ныне бедственное время для Яакова, но он будет спасен!"

Элька привстал, осмотрелся, кругом ни души. Гарь, копоть, разрушенные и вдавленные в землю жилища. Лишь местами чуть светлели огромные жернова, которыми люди когда-то выжимали оливковое масло. Эти жернова римляне превратили в тяжелые катки, сравнявшие с землей его родное селение.

Но теперь он уже не отчаивался, прижимаясь к родной земле, он прощался с ней. Он твердо знал, что придет время, и он возвратится.

Это была его земля. Земля, Шифры и Юдит, которую они обрабатывали, засевали и собирали урожаи. Где росло множество лечебных трав. Земля, где его брат Давид пас овец и приносил на плечах слабых новорожденных ягнят.

Земля, из которой его покойный отец Эльазар и он, Элька, создали несчетное количество гидрий, кувшинов, горшков, амфор, чашек; множество кухонной посуды.

Золотой цвет этих изделий был цветом его Земли, навечно дарованной Всевышним его народу, его отцу и ему, Эльке.

Его земля была близка его душе. Она одухотворяла его и им же одушевлялась. Она оживала под его руками, превращалась в творения, достойные Царицы субботы, либо божественного праздника – Песах, праздника Великого Исхода.

О, как он любил эту, свою навечно родную землю!

Он поднялся. Бросил прощальный взгляд на исчезнувшее селение. Замер. Ему показалось, что вдали, за брошенными жерновами, мелькнула человеческая тень. Он коснулся своего плеча и вновь ощутил рукоятку короткого меча. Медленно двинулся в сторону мелькнувшей тени.

Из-за камня перед ним появилось странное существо. На нем было тряпьё, состоящее из нескольких слоев мужской и женской одежды. На голове дыбился никогда не стираный тюрбан – мицнефет. Элька не мог понять, что за существо стояло перед ним: мужчина ли, женщина?

Невольно вздрогнул, когда услышал, женский голос, назвавший его имя. Тонкий слух Эльки мгновенно уловил в этом голосе до боли знакомый оттенок. Вгляделся в её лицо, но ничего не увидел, кроме прилипшей грязи, темных ссадин и больших серых глаз. Он ощутил, как сдавило его горло. Почувствовал, что еще миг и он задохнется.

– Ты меня не знаешь…,– торопливо сказала женщина. – Я уже думала, что так и умру здесь одна.

– Я – Лея, и ты хорошо знал мою сестру Бат-Шеву, – не умолкала она, боясь, что Элька прогонит её. – Меня спас Иосиф. Он погиб.

– Не оставляй меня здесь! – упала на колени Лея. – Пожалуйста! Я еще сильная, я еще могу работать!…

Элька увидел, как текущие по лицу Леи слезы смывали грязь и копоть, и лицо её светлело. Она была удивительно похожа на свою сестру-близнеца Бат-Шеву!

– …Иосиф погиб… – продолжала она. – Я спрятала его в подвалах проклятого Кции. И сама там просидела, пока не покинул Модиин последний римлянин.

– Помоги мне похоронить Иосифа… – неожиданно попросила Лея. – Он был очень чистый человек.

– Как же мы его похороним? – усомнился Элька. – У нас нет миньяна . Нужно не менее десяти мужчин…

– Они здесь!.. – с глубоким вздохом произнесла Лея. – Они все здесь!… – и она простёрла руки над вдавленными в землю домами, над заживо погребенными односельчанами.

– Мы должны предать Иосифа земле, как того требуют традиции наших отцов, – умоляла она, – и вместе с ним мы похороним их всех, оставшихся здесь навсегда.

В глухой тишине они отнесли тело Иосифа к могилам маккавеев и там похоронили.

" Адонай дал… Адонай взял." – завершил прощальную молитву Элька.

– Амен… – откликнулся одинокий, полный скорби голос Леи. Этот голос не нарушил утренней тишины, не вспугнул стаю нарядных щеглов, оседлавших густые кусты терновника. И вскоре пространство над кладбищем вновь заполнилось многоголосым птичьим пением. Жизнь продолжалась.

К Лахишу они возвратились вдвоем. Их встретила Эфронит. Она поддерживала Рехавама, впервые ставшего на ноги.

Впереди их ожидал бесконечно долгий путь.

Путь отчаяния. Путь надежды.