Читаем Байкал - море священное полностью

Он шел по тропе, и тайга окружала его со всех сторон. Прежде она вызывала в нем чувство смущения. Огромная, из края в край, казалась холодной и суровой и не всегда доброй по отношению к нему. Нс то что степь… Не умел увидеть слабого пожелтевшего ростка близ высокого дерева, легкой байкальской волны, которая вдруг коснется каменистого берега, а потом, словно бы ошалев от прикосновения к земному теплу, не захочет уйти и, стекши в промоины, будет долго стоять там, пока не сделается паром. Он не умел увидеть этого, а только тайгу во всей ее огромности и древнее сибирское море, пускай и величавое, но все ж недоступное людскому разумению, отгородившееся от него тайною, сквозь которую едва ли можно пробиться. Бальжийпин долгое время чувствовал себя в тайге слабым и беспомощным, и это чувство угнетало, но с каждым днем все меньше и меньше. И вот наступил день, когда чувство собственной слабости и беспомощности, которое испытывал, оказавшись лицом к лицу с тайгою, уже не угнетало, а казалось естественным. Что ж из того, что он песчинка па дне моря, коль скоро и эта песчинка надобна?.. Каждая на своем месте, и все рядом, тысячи, миллионы песчинок, и не тесно им на морском дне.

Еще летом Бальжийпин видел в тайге цветок, ярко-синий, полыхающий… Захотелось подойти поближе, но что-то словно бы удерживало, не давало сдвинуться с места, сила какая-то, которая, как думал, шла от цветка. И все же спустя немного сделал шаг-другой и нагнулся, чтобы получше разглядеть диковинный лесной цветок, по тот словно бы с неудовольствием начал отодвигаться, тускнеть, становясь все меньше, и, когда рука Бальжийпина готова была коснуться стебля, цветок завял, сделался травинкою, которых в тайге великое множество, рослые, с тонкими немощными стеблями, они всегда под кронами деревьев, и солнце едва ли достает до них своими теплыми благодатными лучами. Поглядел на тусклый стебель с растерянностью, поднялся на ноги и побрел прочь. Много дней и ночей прошло с того дня, а все ж нет-нет и вспомнит про лесной цветок и почувствует на сердце беспокойство. Вдруг да и подумает, что все, происходящее с ним, живущее в нем, в близких людях, коротко и беззащитно и скоро исчезнет. Шел как-то вечером по лесу, увидел: сидит па нижних, близ земли, ветвях дерева сокол-шестокрылец, удивился — эта птица никого не подпускает к себе, своевольна и горда. Постоял и раздумье, подошел поближе. Но сокол словно бы не. замечал его, продолжал все так же сидеть, спрятав под крыло голову. И тогда он свистнул, бог знает для чего, может, проснулось в нем что-то, азарт какой-то, и птица услышала с явственно осязаемой неуверенностью посмотрела па человека, а потом взмахнула крыльями… На мгновение зависла в бледном, заметно потускневшем небе и, точно обессилев, пала па землю… Он подбежал к тому месту, где нала птица, недолго бродил промеж деревьев, но так и не нашел ее, а потом засомневался, действительно ли видел сокола или почудилось, что видел, а на самом деле никакой птицы не было?.. Но что-то в нем, чувство какое-то, быть может, то самое, шестое, упрямилось, не желало соглашаться. А спустя немного свою встречу с птицею, которая, блеснув в небе, исчезла, посчитал за знак. Скорее, недобрый знак. Живя среди природы, изредка встречаясь с теми, кто привык относиться к природе как к верхнему существу, обладающему разумом и чувствами, и все, идущее от нее, подчас самое невероятное, принимать на веру, Бальжийпин и сам мало-помалу начал приближаться к этим людям в своем мироощущении. Он хотел бы сделаться одним из них, во всяком случае, стремился к этому, догадываясь, что они ближе стоят к природе, а может, уже есть часть ее. Да, в чем-то благостном он уже приблизился к ним, и потому встречу с диковинным цветком, а потом и с птицею принял за знак. Сделал так, как сделали бы и люди, кто ко всему сущему относился с благоговением и с уверенностью, что происходящее в природе имеет смысл. И он стал ждать беды. Нет, это не было ожидание, о котором только и думают. Это было смиренное ожидание, напоминало о себе изредка, в те минуты, когда в жизни Бальжийпина происходило что-то не совсем привычное. Однако во все остальное время он чувствовал себя неплохо и поступал так, как хотелось. Тем не менее сдвиг в душевном состоянии нет-нет да и давал о себе знать.

22

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези
Рассказы советских писателей
Рассказы советских писателей

Существует ли такое самобытное художественное явление — рассказ 70-х годов? Есть ли в нем новое качество, отличающее его от предшественников, скажем, от отмеченного резким своеобразием рассказа 50-х годов? Не предваряя ответов на эти вопросы, — надеюсь, что в какой-то мере ответит на них настоящий сборник, — несколько слов об особенностях этого издания.Оно составлено из произведений, опубликованных, за малым исключением, в 70-е годы, и, таким образом, перед читателем — новые страницы нашей многонациональной новеллистики.В сборнике представлены все крупные братские литературы и литературы многих автономий — одним или несколькими рассказами. Наряду с произведениями старших писательских поколений здесь публикуются рассказы молодежи, сравнительно недавно вступившей на литературное поприще.

Богдан Иванович Сушинский , Владимир Алексеевич Солоухин , Михась Леонтьевич Стрельцов , Федор Уяр , Юрий Валентинович Трифонов

Проза / Советская классическая проза