Баланс белого

— Чем я вас сейчас угощу! У меня еще остался такой коньяк, такой коньяк! Правда, его там мало осталось, это настоящий коньяк, еще с Пасхи, мне его привез, — и последовала долгая история бутылки коньяка, потом Эрна Вильгельмовна тяжело поднялась и скрылась в глубинах своих комнаток, шкафов и шкафчиков, комодиков и салфеточек, слышались только ее тяжелые шаги и скрип передвигаемой мебели. Она налила нам всем по пятьдесят и стала резать бутербродики, при этом она так быстро передвигала руками, что надлокотные ямки ее тряслись, как в густом киселе.

— Ну, детки, счастливой вам дороги, дай вам бог, дай вам бог.

С Ольховским она говорила о каких-то общих знакомых, передала ему книгу о домашнем содержании мускусных уток, чтобы он ее отвез какой-то питерской родственнице. Ольховский ел селедку и особенно смаковал длинные блестящие молоки.

— Еще Наташа должна была кое-что мне передать из Крыма…

— Она прислала тебе такого симпатичного мишку! Вы с ней разминулись буквально на пару дней. Сейчас принесу.

Собачка соскочила с подоконника и поцокала за ней в комнаты.

Хозяйка принесла глазастого плюшевого мишку с хрустящим пузиком и мягкими лапками, которые приятно мять в руках — под пальцами как будто перекатывались бисеринки. Я потрепала его за лапки и отдала Ольховскому.

Тот описывал походные подвиги Эрны Вильгельмовны, а она давала советы:

— На ночевку останавливайтесь около автобусных остановок, только, конечно, не на них самих, а где-то рядом. Около остановки обычно растет, знаете, такая раскидистая ива, — и она растопырила пальцы, свиноподобно изогнув стан, — вот под ней можно и хорошо отдыхать.

И она нежно на нас посмотрела, как на любовную пару. Затем подробно рассказывала, как расправляться со спальным мешком и расстелить одеяло, несколько раз предупредила, чтобы мы не забыли подложить клеенку, потом предалась воспоминаниям:

— Если вы будете проезжать мимо Новгорода, там где-то есть такой монастырь, мы были там ранним утром, когда только восходило солнце и озаряло золотые купола! Это было такое божественное зрелище, так, если вы будете там проезжать, обязательно остановитесь на ночь и встретьте рассвет.

Меня мутило от ее коньяка и от ее разговоров.

— Тут недалеко проходит трасса, — продолжала она. — Но уже темно и до нее довольно далеко добираться, давайте, вы заночуете у меня, а с утра отправитесь в путь.

Ночевать в Ворзеле меня не вдохновляло. Второй вариант, заранее спланированный Ольховским, заключался в том, что мы должны были вернуться электричкой в Киев, там поехать на метро до Лесной станции и стартовать оттуда. Такого бессмысленного завихрения не испытывал даже Джек Керуак в начале своего пути в Чикаго.

Они спорили, как лучше ехать, через Белоруссию или через Москву.

— Сейчас могут возникнуть проблемы с пересечением границы, разумнее было бы пересекать одну границу, чем две, — это замечание погрузило их в следующую череду раздумий, они опять долго обсуждали мое легкомысленное предложение. А мне уже хотелось ехать через Белоруссию.

Пока я надевала ботинки и натягивала рюкзак, она мило смотрела на нас, улыбаясь своей двусосисочной улыбкой, и спрашивала меня, знают ли родители.

Я кивнула.

— Ну, вот и хорошо, вот и славненько!

— Положишь мишку к себе?

— Давай.

Замок защелкнулся. Вечерело. Тополиные стволы серебрились в свете фонаря матовым светом и были похожи на громоздкие колонны.

Мы покидали тихое прибежище Эрны Вильгельмовны.

IX

Сегодня они снова пришли вдвоем — Лерка и ее аспирант. Принесли горячую картошку в фольге и виноград.

— Виноград мама передала.

— Вы что, ей рассказали, где я?

— Я похожа на идиотку? Сказала, что ты лежишь в офтальмологии. Что-то с сетчаткой.

— Ага. С сетчаткой.

— Хотела еще морковку положить. Почистила. Говорит, для глаз хорошо. Еле отмахалась.

Я тычу пластиковой вилкой в расплавленный сыр. Ветер за окном качает ветки деревьев.

— Да, и книжка вот тебе.

— Beautiful Losers. Где откопали?

— Есть один любитель.

— Кстати, когда мы в прошлый раз твои вещи забирали, там нашлось кое-что интересное.

— Объекты для химической экспертизы, говоря казенным языком.

— В моих вещах?

— Это твое? — Лерка вынимает из сумки распотрошенного плюшевого мишку с рваной раной на животе.

— Не мое, то есть… Что вы с ним сделали? Вы что, игрушку потрошили? Совсем обалдели, что ли? Вы что, меня во всех смертных грехах подозреваете?

— Он так и валялся у тебя в рюкзаке, швами наружу.

В комнату заходят мужчина с женщиной, средних лет. Он поддерживает ее под локоть, а она все вытирает слезы платком. Садятся за столик в самый угол.

Я перехожу на шепот. Понимаю, что они сейчас заняты своими проблемами и им не до нас, но все равно не хочется, чтобы они слышали.

— И кто тогда это сделал?

— Тот, кто доставал порошок, вероятно, — Женя прокашливается. — Пыль осталась. Для экспертизы достаточно.

— Ты что, этим тоже занимаешься?

Аспирант качает головой:

— Не, у меня генетика. Но пока оборудование не завезли, вожусь с серологией. А это я химикам отнес, в лабораторию сильнодействующих. Там у меня пацан знакомый.

— И что там?