Балаустион

Леонтиск сидел в комнате Аркесила. Друзья и сам царевич часто навещали больного, но афинянин отдавал другу все свободное время, развлекал его беседами, заботился о нем так, как будто был виноват в произошедшей трагедии. Меж тем Аркесил чувствовал себя неплохо, если можно сказать подобное о человеке, лишившемся половины ноги. Но, по крайней мере, нагноения – частого спутника подобных увечий – не произошло. Душевное состояние покалеченного олимпийского героя тоже начало приходить в норму, в чем, без сомнения, была немалая заслуга Леонтиска. Единственное, о чем теперь беспокоился Аркесил (по крайней мере, единственное, о чем он говорил вслух), это каким образом и в каком качестве он теперь сможет служить в армии. Путь в гоплиты был ему, разумеется, заказан. Друзья утешали товарища возможностью подыскать службу на коне, тем более что он смолоду питал страсть к лошадям и скачкам. При этом не обсуждался тот факт, что конницы как таковой в Спарте не существовало. Лакедемонская армия состояла сплошь из тяжеловооруженных пехотинцев-гоплитов, а вспомогательные конные отряды набирались только в военное время для участия в походе. Впрочем, во все времена при войсковых командирах существовал штат конных курьеров – не последняя должность для начала военной службы, даже для сыновей аристократов. Левкрит, новый лекарь, нанятый теткой Аритой, посоветовал Леонтиску как можно скорее изготовить для Аркесила ножной протез, чтобы тот мог ходить и возобновить воинские упражнения. Это, по мнению врача, должно было вернуть пострадавшему молодому воину стремление к жизни и изгнать из его головы угнетающие мысли о собственной неполноценности.

Когда Эвполид вошел в комнату, Леонтиск с помощью куска шпагата и портняжного угольника как раз делал обмеры для будущего протеза. Доктор Левкрит, в свои сорок с чем-то казавшийся ужасающе молодым после древнего как мумия Агамемнона, длинными ножницами вырезал из тонкого полотна бинт для следующей перевязки. В воздухе стоял резкий дух болезни, состоявший из ароматов лекарственных снадобий, запаха пота и ауры боли. Точно такая же атмосфера наполняла и соседнее помещение, где лежал царевич Орест, тоже начавший выздоравливать.

– Помочь? – нарочито бодрым тоном осведомился Эвполид. Он выглядел слегка помятым, только что вернувшись в особняк Эврипонтидов после встречи с Софиллой.

– Подержи его за ноги, чтобы не брыкался, – пошутил Леонтиск. Аркесил лежал совершенно неподвижно.

– Лучше закрой ему рот ладонью, – попробовал улыбнуться Аркесил. – Он меня уже извел своим ехидством.

– Нет, ладонью боюсь, – поддержал тон Эвполид. – Он же Львенок, откусит руку – придется ложиться рядом с тобой. Царевич на лекарствах и бинтах разорится.

– Кстати, о царевиче, – Леонтиск закончил измерения и нанес на листок пергамента последнюю пометку. – Какой материал хочешь для протеза, дружище Аркесил? Пирр сказал – можешь не церемониться, заказывать, что хочешь.

– О! Тогда проси из чистого золота, – посоветовал Эвполид. – С инкрустацией из драгоценных камней. Клянусь трезубцем Посейдона – все, кто с двумя ногами, будут страшно тебе завидовать. Я – в первую очередь.

– Глупости! – поморщился Аркесил. – Пусть будет из простого дуба. Главное, чтобы попрочней и… побыстрей.

– Торопиться некуда, – подал голос лекарь Левкрит. – Протез можно будет приладить не раньше, чем рана окончательно зарубцуется и заживет.

– Все равно, пусть сделают скорее, – упрямо сказал Аркесил. – Буду глядеть на него… и привыкать.

Когда друзья-афиняне, пожелав Аркесилу спокойной ночи, наконец вышли из его комнаты, Эвполид подступился к Леонтиску, приготовившись долго и многотрудно ломать его сопротивление, и выглядел несказанно удивленным, когда тот сразу согласился придти на завтрашнюю встречу с сестрами.

– Неужто яйца наконец-таки заломило? – облегченно вздохнув, с любопытством поинтересовался сын Терамена.

– Наоборот, – вздохнул Леонтиск. – Хочу сказать Корониде, чтобы поискала себе другого. С моей стороны нечестно скрываться от нее, лучше сказать все сразу.

– Ты что, с ума спятил? – с сожалением поглядел на друга сын Терамена. – Такая красотка…

– Я понял, что люблю Эльпинику, – сказал Леонтиск, глядя в сторону, словно стыдясь. Затем покачал головой, поднял глаза на товарища. – По-настоящему люблю. И не хочу никого другого. Эх, тебе этого не понять, жеребчик…

– Ну, решай сам, – пожал плечами товарищ. – Может, завтра передумаешь.

– Нет, – твердо сказал Леонтиск. – Где встреча?

– В полдень, у храма Аргиены, что на холме Лимнеон.

– Хм, все тот же пустырь… Хорошо, к полудню я буду.

– Мы разве идем не вместе? – удивился Эвполид. – Я думал, с утра пойдем на площадь, хотел поглядеть, как в Спарте отмечают Дионисии…