Бальзак. Одинокий пасынок Парижа

Причин для грусти хватало. Во-первых, из Вандома учеников не отпускали домой даже на каникулы. Во-вторых, категорически не поощрялись визиты к детишкам их родителей. Впрочем, Вандомская школа не являлась неким атавизмом прежних времён: основанная монахами-ораторианцами, она лишь частично подверглась изменениям лихих времён, сохранившись как крохотная часть огромного монастыря. Отсюда круглые шапочки на головах и синие воротники: учителя – монахи, святые отцы. Вместо школьного звонка и барабанной дроби – тяжёлые удары колокола. Но главное не это. Главное – решётки, которые повсюду: на окнах, в дверных проёмах и при входе в подсобные помещения. Вандомский коллеж – некий слепок монастырской школы-тюрьмы. Руководители ораторианской школы – бывшие священники, присягнувшие на верность нации по положению о церкви в 1790 году[6], Лазар-Франсуа Марешаль и Жан-Филибер Дессень, – знали, что делали: мысли, вольнодумные слова и, конечно, запрещённые книги – самый злой порок в заведении подобного рода.

«Заточение в темницу знаний не прерывалось даже на время каникул, –

пишет А. Труайя. – Учащиеся носили форму – круглая шляпа, небесно-голубой воротничок, костюм из серого сукна (материал поставляли сами директора), – за качество которой отвечали. Довольно частый осмотр обмундирования заставлял тщательно заботиться об одежде. Раз в месяц дозволялось написать родителям, которых руководство настоятельно просило избегать визитов, ибо это могло смягчить характер маленьких заключенных. За шесть лет Оноре видел своих лишь дважды. По воскресеньям дети строем шли в имение к господину Марешалю, где собирали гербарий, играли в мяч или наблюдали за жизнью животных на ферме. Каждый воспитанник шефствовал над голубем – кормил крошками, собранными в столовой во время еды»{13}

.

Для свободолюбивой души Оноре обучение в Вандомской школе оказалось ежедневной, ежечасной пыткой. И результат оказался плачевен. Как писал он сам в «Луи Ламбере» («Louis Lambert»), «…я стал самым бездеятельным, самым ленивым, самым задумчивым учеником младшего отделения, и, следовательно, меня наказывали чаще других».

Отсюда – нарекания преподавателей и частые пребывания в местном карцере. О, эти одинокие вечера в тесной каморке наедине с мышиным писком и… собственными мыслями.

Как ни странно, первым толчком к сочинительству послужил как раз карцер, или, как его называли сами школьники, «альков». Тишина и уединение явились теми необходимыми условиями, которые обострили воображение художественной натуры малыша. Мальчик заделался частым посетителем местной библиотеки, «пожирая кучи книг». Юный Оноре из кожи лез вон, чтобы вновь и вновь угодить в угрюмый «альков», от которого остальные школьники шарахались как чёрт от ладана.

Ситуацию усугубляло глубокое одиночество: за все шесть лет, пока Оноре находился в Вандомском коллеже, его мать навестила сына лишь дважды.

Его письмо матери в первый год учёбы в Вандоме – своего рода отчёт послушного ребёнка перед строгим родителем:

«Вандом, 1 мая (1807). Любезная матушка. Я думаю, папа был огорчен, когда узнал, что меня посадили в “альков”. Прошу тебя, успокой его, скажи, что я получил похвальный лист при раздаче наград. Я не забываю протирать зубы носовым платком. Я завел себе толстую тетрадь и переписываю туда начисто все из своих тетрадок, и у меня хорошие отметки, надеюсь, это доставит тебе удовольствие. Обнимаю от всей души тебя и всех родных, а также всех, кого я знаю. Я узнал имена учеников из Тура, которые получили награды: Буалеконт. Других не запомнил.