Нет смысла и пытаться перечислить. Едва только владыка Белиал, явив свою милость, принял под свой протекторат германские земли триста с лишним лет назад, войны бушевали так часто и обильно, что иногда Барбароссе даже казалось, что названия им дают только по той причине, чтобы хоть как-то отличать одну от другой, в противном случае те давно завязались бы в одну исполинскую, пульсирующую отравленной кровью, раковую опухоль.
Война для адских владык была не искусством или ремеслом, как для старых королей, управлявших миром до Оффентурена, всех этих коронованных ничтожеств, мнящих, будто наделены хоть какой-то властью. И даже не наукой или развлечением сродни охоте. Война была их страстью. Единственной страстью, горящей неутолимо и существующей дольше, чем существуют звезды. Каждый жалкий лоскут земли, перепаханный огнем и сталью, трижды отравленный, сожженный и превращенный в прах, служил картой в их древней игре, игре, в которую они, существа обладавшие немыслимым для человека могуществом, играли с рассвета времен — и в которую они будут играть до того момента, пока все сущее в конце концов не окажется сожжено, превращенное в развеянный в пустоте серый пепел.
Правила этой игры были слишком сложны для смертного. Иногда адские владыки бились каждый сам за себя, отчаянно пытаясь оторвать от владений соперника хотя бы лоскут. Иногда сходились в нечестивые альянсы, столь запутанные и хитро устроенные, что были созданы, казалось, лишь для того, чтобы быть разрушенными, породив еще более причудливые дьявольские союзы. Иногда Белиал объединялся со Столасом, чтобы сокрушить своих неуязвимых собратьев — и тогда горы целиком уходили в булькающие недра земли, а моря превращались в лужи зловонной слизи. Иногда вынужден был заключить пакт с Белетом — и тогда земля и все живое на сотни мейле вокруг превращалось в жирный серый тлен, рассыпающийся под пальцами. Иногда, когда дело было особенно скверно, обращался за помощью к Гаапу — и тогда из гниющих лесов выходили существа, бывшие прежде зверьми, но сделавшиеся страшнее демонов из Ада.
Ни одна из договоренностей не существовала дольше, чем горит свеча. Пакты немедленно нарушались тотчас после заключения, альянсы рассыпались гнилостным тленом, конкордаты и меморандумы неизбежно оборачивались невероятными по сложности сплетения узорами из лжи, а тайные протоколы выбирались из чрев своих еще булькающих предшественников, чтобы сожрать их самих через мгновенье. Многие мелкие войны клокотали годами и даже десятилетиями, точно подземные пожары в угольных шахтах, почти не привлекая к себе внимания, размеренно перемалывая все новые и новые пополнения из людей и адских демонов. Но были и другие, куда как более страшные, случавшиеся тогда, когда четверо верховных адских владык — Белиал, Гаап, Белет и Столас — принимались по-новому делить доставшиеся им паи, вновь и вновь перекраивая земную твердь и оставляя на ней страшные рубцы.
Люди, осмеливавшиеся принять участие в этой забаве всесильных адских владык, умудрившиеся при этом сохранить жизнь, рассудок и хоть какое-то количество плоти на костях, обыкновенно приобретали на память куда больше следов, чем парочка шрамов, которые потом можно будет показывать рдеющим от смущения девицам.
Вспомнить хотя бы гвардию Великого Конде.
Когда в страшном тысяча шестьсот тридцать втором году горящие на кострах ведьмы и колдуны Друденхауса в последнем предсмертном усилии распахнули двери Ада, ознаменовав наступление Оффентурена, Людовик де Бурбон, принц де Конде, герцог де Бурбон, граф де Сансерр, овеянный славой непобедимый полководец, первым сложил свою шпагу к ногам адского владыки Столаса, а вслед за ним присягнули адской мощи и все его войска — пятнадцать тысяч пехоты, шесть с половиной тысяч кавалерии и почти шесть сотен мушкетеров. Впечатленные явленной им мощью Ада, в мгновение ока превратившей двадцатитысячную армию Франсиско де Мело в скопище извивающихся обожженных жуков, узревшие адские легионы, своей поступью превращавшие землю в тлен, воины Великого Конде поспешили последовать примеру своего господина, надеясь и самим обрести частицу адского могущества. Едва ли они предполагали, чем обернется их желание.