Барды Костяной равнины

Но он стоял на своем – и во всем терпел неудачи, невзирая на очевидное, огромное и совершенно напрасное усердие. Темой итоговой работы он выбрал убеленную сединами тайну местонахождения Костяной равнины, но в решении этой загадки тоже не преуспел, несмотря на все изыскания и собранные за сотни лет книги и манускрипты.

Когда Софи Уэверли – миловидная, богатая, с обширными связями в свете, ради развлечения баловавшаяся уроками в школе бардов, прониклась к нему жалостью и вышла за него, он был безмерно рад. Она забрала его из школы, поселила в старинном доме, купленном для них ее отцом, и поощряла его причуды, чтобы иметь возможность заняться собственными увлечениями – как правило, свершением благих дел в приятном окружении. Она представила его ко двору, где юный король Люциан поощрял его исследования прошлого Кайрая и дивился его хватке во всем, что не имело отношения к музыке.

Вскоре у них с Софи родился сын.

Тогда Найрн начал бродить по ночам тихими городскими улицами – коридорами среди каменных стен, тянувшихся к небу, чтобы заслонять звезды, вместо того, чтобы говорить с ними по примеру древних стоячих камней. Он искал те места, где прошлое сливается с настоящим, где отголоски древних песен еще живут среди ветхих громад заброшенных зданий. Он жаждал общества луны и древних ветров, свистевших в выгоревших окнах и черных проемах, давным-давно лишившихся дверей и позабывших, куда ведут. В таких местах заплутавшие ветры говорили древним языком, а луна плыла над головой, точно пришелица из далеких времен. Казалось, ее бледный луч, создающий тени из пустоты, шарит в руинах в поисках прошлого, которое она помнит, но никак не может найти. Погруженная в грезы, луна не могла разглядеть ни большого современного города, ни кораблей, приводимых в движение машинами, ни пыхтящих паровых трамваев. С этой луной было о чем поговорить, и часто Найрн так и делал, устроившись на куче щебня, сжимая бутылку в одной руке и опершись на другую.

– Ты должна знать, где она, – молил, требовал, кричал он. – Ты должна была видеть ее. Прикасаться к ней. Скажи же мне, где она?!

Время от времени он затевал раскопки там, куда падал свет древней луны. Почему бы и не здесь? Место – ничем не хуже других. Он мог позволить себе тратиться на свои прихоти, а потому ему не требовалось никому ничего объяснять. Раскопки в этих местах приносили столько диковин и ценностей, что его безумие оборачивалось предвидением. Находки он жертвовал городскому музею или дарил королю для его личной коллекции. То, что он на самом деле искал, при свете дня казалось столь же эфемерным, как луна. Но оно существовало, и сам Найрн был тому доказательством, каждый час, каждый год, каждый век носившим в себе его проклятие.

Во всех этих местах он искал свою смерть.

Камень. Котел. Башню.

Один-единственный намек на ту равнину, где он рискнул всем и проиграл – вот все, что нужно было ему от луны. Шанс отыскать ее и изменить свою жизнь. Сделать ее обычной. Настроить арфу. Вновь обрести голос. Хоть раз в своей бесконечной жизни поговорить с сыном, не чувствуя сурового, невыносимого бремени предвидения судеб обоих.

Об этом он молил луну, ради этого изрыл Кайрай ямами, но лишь нашел еще больше богатств, еще больше того, чем уже обладал. Ни единого следа, ведущего к дверному косяку, к притолоке, к древнему камню порога – на Костяную равнину.

Из всех, кого он знал в жизни, одна луна видела, что там произошло. Только с ее бледным ликом он мог говорить об этом, сидя среди обугленных костей прошлого, и луна никогда не осуждала его – просто безмолвствовала и шла своим путем, как сгорбленная, шамкающая старуха из сказки, собирающая в лесу хворост для своего очага. Только она знала его имя.

Он прочел все научные работы о Костяной равнине, какие сумел отыскать. Но где она находится, не знал никто. «Лишь в воображении поэтов, – говорилось в них. – Или, возможно, внутри того или другого круга стоячих камней. Или это – курган, где похоронены, чтобы вечно обмениваться песнями, великие барды вместе с воспоминаниями и инструментами. Очевидная метафора смерти. Или жизни. Или процесса творчества. Исковерканные фрагменты сказок из очень давних времен; мешанина метафор и образов, происхождение которых неясно; осколки древних былин, собранные в кучу и вырезанные на камне, чтобы мучить умы ученых еще тысячу, а то и две, лет…»

Что же он сделал на Костяной равнине?