Под нажимом друзей он признался, что будет выступать, но практически не готовился и на победу вовсе не рассчитывает. Просто – чтоб было, что рассказать детям, когда они начнут приставать с вопросами, сделал ли он в жизни что-нибудь хоть чуточку интересное. После ухода друзей он задержался за пивом, слушая разных музыкантов, вновь пойманный в паутину восторгов, ожиданий и песен, накрывшую весь город.
Наконец он снова вышел на улицу, с удивлением оценил высоту солнца и длину теней на булыжной мостовой, и тут-то увидел отца.
Иона быстро, целеустремленно шагал куда-то вдоль берега, вверх по течению. Фелана он не заметил. Фелан устремился за ним, стараясь не спотыкаться о раскрытые футляры от инструментов на мостовой да пореже сталкиваться с гуляющими. Шли долго. Вот доки кончились, и толпа поредела. Следить за Ионой сделалось проще, хотя, вздумай он оглянуться, спрятаться было бы труднее. Однако Иона не оглядывался. Ближе к замку, где на улицах еще попадались кучки людей, толпившихся вокруг заезжих музыкантов, и чувствовалась прохлада предвечернего бриза, дувшего с реки, отец наконец-то свернул с неуклонно прямого пути, перелез через парапет набережной и скрылся из виду.
Фелан ускорил шаг, осторожно пересек усаженную деревьями набережную и, спрятавшись за толстым стволом, оглядел берег внизу. Иона шел вдоль реки по обнажившемуся после отлива илистому берегу, оставляя в грязи глубокие следы. Вот он снова свернул – к огромной трубе, наполовину заросшей кустарником, проложенной еще до того, как шлюзы, каналы и новые водопроводные сети изменили облик древнего русла реки.
Иона подошел к трубе и скрылся внутри.
Фелан издал негромкий стон, неуклюже перебрался через парапет и, увязая в иле, последовал за отцом в темноту.
Глава двадцатая