Барон Унгерн. Даурский крестоносец или буддист с мечом

Крещеный бурят Петр Александрович Бадмаев помимо знания тайн тибетской медицины обладал также весьма хорошо развитой практической жилкой. Он писал докладные записки царю и в Генеральный штаб о развитии горной промышленности в Забайкалье, о необходимости постройки железных дорог на Кольском полуострове и в Монголии, об экспансии русских товаров на азиатский рынок. Никаких иллюзий насчет монгольского и сопредельных ему народов Петр Александрович не питал. «Прирожденная лень монголов», «отсутствие всякого знания и образования кроме буддийского, поддерживающего суеверие», «довольство и удовлетворенность бюджетами пастушеской жизни» — из этих слов Бадмаева видно, что состояние современных ему монголов он совсем не идеализировал. Рыцарь Унгерн, мечтавший о воскресении эпохи Крестовых походов, видел в монголах то, что хотел, — потомков Чингисхана, живущих в естественности и простоте, не отравленных бациллами цинизма, пошлости, буржуазности, расчетливости, — этими надежными спутниками современной европейской цивилизации.

Унгерн ехал в Кобдоский округ в августе 1913 года. До начала Войны (войны с большой буквы), которая перевернет все устои современного миропорядка, остается ровно год. В Кобдо идут бои между монголами и китайцами. Активное участие в боях принимают и русские: как военные инструкторы, так и регулярные части — 2-й Верхнеудинский полк Забайкальского казачьего войска, своего рода «ограниченный контингент».

Об обстоятельствах этой поездки барона Унгерна в Монголию сохранились воспоминания А. В. Бурдукова — русского колониста, доверенного представителя крупной российской компании, являвшегося по совместительству корреспондентом либеральной газеты «Сибирская жизнь». Алексей Бурдуков представлял собой тип человека, абсолютно и категорически противоположного барону. Он занимался поставками промышленных товаров из России и закупками сырья в Монголии, имел собственную факторию на реке Хангельцик в Кобдоском округе, был человеком торговым, практическим. После революции он нашел общий язык с новой властью, работал представителем Центросоюза в Монголии, вернувшись в новую Россию — Советский Союз, занимался преподавательской деятельностью в Ленинградском университете, писал воспоминания… Но все это будет позже. Пока же Бурдуков с неприязнью рассматривает своего спутника, которого навязал ему русский консул в Улясутае Вальтер. «Он был поджарый, обтрепанный, неряшливый, обросший желтоватой растительностью на лице, с выцветшими застывшими глазами маньяка», — вспоминал позже об Унгерне Бурдуков. Скрытое недружелюбие сквозит в данном описании за каждым словом. Особенно отметим бурдуковский пассаж о «застывших глазах маньяка». Ну какое, в самом деле, впечатление мог произвести на торгового человека, либерала Бурдукова, «русский офицер, скачущий с Амура через всю Монголию, не имеющий при себе ни постели, ни запасной одежды, ни продовольствия…» Сами бурдуковы, собираясь в дальнюю дорогу, не забывают ничего — ни запасных теплых носков, ни фотографической карточки своей семьи… Мы не будем утверждать, что подобная предусмотрительность — это плохо, а унгерновская непрактичность — хорошо. Не в том дело. Просто в данном случае сталкиваются два типа людей, живущих, с одной стороны, в едином времени и пространстве, а с другой стороны, существующих словно в параллельных, не пересекающихся друг с другом измерениях.

На протяжении совместного пути негативное отношение Бурдукова к Унгерну только усиливается — торговый человек просто не понимает барона-рыцаря и даже боится его. С плохо скрытым упреком Бурдуков вспоминает: «Унгерна занимал процесс войны, а не идейная борьба во имя тех или других принципов. Главное для него — воевать, а с кем и как — не важно. Он повторил, что 18 поколений его предков погибли в боях, на его долю должен выпасть тот же удел…

Мы все время скакали во весь дух, почти на каждой станции он дрался с улачами (погонщики, почтовые курьеры. — А. Ж.), и мне было стыдно перед монголами, что у нас такие невоспитанные офицеры, и я мысленно ругал консула, подсунувшего мне такого спутника. Сказать же что-нибудь этому сумасбродному человеку было просто опасно».