Бару Корморан, предательница

— Ты предложила моим людям лишь грабеж и дикость. — Мрачная, решительная, она поднялась с места, чтобы сравняться с Бару, и юная злость ее была острее обсидианового ножа, клинка Тараноке. — Я пошла войной на Игуаке, свою соседку и союзницу, дабы уберечь мой народ от поступи войск Маскарада. Я вела честную войну копья и камня, дружинника и рекрута. Чем ответила на все ты, Бару Рыбачка, дочь чужой земли? Ты спустила «шакалов» на мои леса и деревни. На семьи, на беззащитных детей! — Она плюнула па пол. — То, что сделали твои солдаты в Имадиффе, говорит само за себя. Я слышала о мужчинах с выпущенными кишками и о сожженных заживо матерях. Такого не спрятать ни за сладкими речами, ни за мудрыми разглагольствованиями!

— Война никогда не щадит невинных, — заметил Лизаксу.

Губы Наяуру скривились в отвращении.

— Да. Но Рыбачка не любит их! Я никогда не отдам своих людей Бару Рыбачке. Ее власть построена исключительно на лжи.

* * *

Первый день совета закончился унизительным провалом.

Тайн Ху попыталась перехватить Бару на пороге.

— Займись «шакалами», — недовольно буркнула Бару.

Разочарование и унижение гнали ее вперед. Отчаяние и дурные предчувствия новых испытаний заставляли действовать в одиночку. Она обещала мятежникам Внутренние Земли. И она получит их — собственным умом и волей. Обойдется без политических браков с Наяуру, без благородных соглашений и даже без советов Тайн Ху.

Если ей не удастся, то па что же надеяться?

Бару направилась к лагерю княгини Игуаке. Среди сияющих отполированными латами шеренг копейщиков Коровьей Княгини дружинники Сентиамуты чувствовали себя неуютно. Оно и немудрено: Сентиамуты — все как на подбор — были оборваны и красноглазы.

Перед строем стоял, осматривая копья воинов, князь Пиньягата. Увидев Бару, он отсалютовал ей.

— Доброго вечера!

— И вам, ваша светлость.

— Славный зимний поход. Ваши «шакалы» отлично показали себя в военной кампании. Избавили меня от кое–какой грязной работенки. За что я вам искренне благодарен. — Оторвав занозу от ясеневого древка, он бросил на хозяина копья зверский взгляд. — Я слышал, с вами ходит стахечийская ягата. Корень моего родового имени… Любопытно было бы взглянуть на их снаряжение.

Бару кивнула.

— А Игуаке — она тоже благодарна? — осведомилась она.

Пиньягата пристально посмотрел на свою собеседницу.

— Девена направляет тебя, — наконец произнес он.

И Бару вошла в дом княгини — одна, без оружия.

Конечно, из всех князей Внутренних Земель наиболее веские причины встать на сторону восставших были именно у Игуаке. Наяуру скоропалительно напала на нее без объявления войны, и наверняка — не без поддержки Маскарада. Значит, оскорбленная честь, гнев или жадность — в общем, хоть что–то да заставит ее примкнуть к мятежникам. У нее нет выбора. Ее кавалерия и копейщики Пиньягаты скажут решающее слово в грядущей войне.

Она не может не примкнуть.

Княгиня Игуаке ждала Бару, сидя в центре застывшего в камне водоворота — мандалы из красного и белого мрамора.

— На колени, — приказала она.

Поперхнувшись гордостью, многими днями лесного похода, Бару застыла на месте. Но промедление не привело ни к чему.

Игуаке продолжала любезно улыбаться. Бару не отводила от нее взгляда.

Мощная, великолепная Игуаке с кожей цвета земли под паром любила украшения. На ее золотых браслетах были отчеканены быки и лошади, скачущие вереницами, — живое воплощение красоты и богатства империи ту майя. Сколь ничтожной, должно быть, казалась Бару в сравнении с ней — по-крестьянски поджарая, мускулистая, как чернорабочий, без титула, без детей, без всякой власти.

Бару опустилась на колени и склонила голову.

Игуаке скрестила руки на груди.

— Ты создала восстание из теней, — изрекла она звучным голосом владыки. — Хитрые богатства из бумаги и чернил. Призрачные армии лесовиков, лишенных доспехов. Брачные перспективы при отсутствии довольных любовников и доказательств способности рожать младенцев. Я слушала, как на совете ты предрекала князьям конец, и подумала: может, у нее нет ничего, кроме пустых речей?

Бару открыла рот, но Игуаке сдвинула брови и махнула рукой. Один из стражей ударил древком копья о каменный пол.

Бару была иноземной простолюдинкой на княжьем дворе. И пока еще ей не дали позволения говорить.

— Наяуру предала меня, и я охотно спущу с нее шкуру, — продолжала Коровья Княгиня. Ее драгоценности мелодично позванивали при каждом движении. — Но я понимаю ее. Она мечтает заполучить мои стада и пастбища — так же, как и я сама желаю присвоить плотины и мельницы в свою собственность. Она хочет, чтобы ее дети породнились со мной, а мой род склонился к подножию ее трона. И она решила, что у нее есть шанс получить все это и вдобавок оказаться в фаворе у Пактимонта. Восстания открывают возможности, верно? А какие возможности можешь предоставить мне ты, Бару Рыбачка?

И княгиня указала своей дланью на Бару.

Та заговорила — без злости, без мольбы, взвешивая каждое слово.

— Ты пустила «Армию шакала» в свои владения. Ты дала нам людей и припасы. Мы в ответ разбили Наяуру, когда она пошла на тебя войной. Твои вложения окупились.