Башня у моря

Драммонд никогда не беседовал со мной о религии прежде, не говорил и сейчас. Он был слишком занят подготовкой к приезду Галахеров, а мать снова учинила кавардак в доме – принялась переоборудовать часть чердака под гостевые комнаты. Те гостевые комнаты, что находились в западном крыле, теперь отвели мне и Керри, и мы с удовольствием вытаскивали оттуда уродливую мебель и отдавали распоряжение содрать со стен жуткие обои. После этого началось самое интересное. Самую большую комнату, которую мы решили превратить в спальню, покрасили в цвет нарциссов, а гостиную – в белый и в зелень изумрудного оттенка. Мне очень понравилось. Потом заказали кровать с четырьмя столбиками, а Керри набросала эскиз муслиновых занавесей – белых с красными шишечками. В спальне имелась ниша, идеально подходящая для молельни, а вскоре мы уже проводили счастливые часы за каталогом дублинского магазина, специализирующегося на религиозных принадлежностях. Мы заказали серебряное распятие, а потом большую статую Мадонны с Младенцем и репродукцию в позолоченной раме картины Холмана Ханта «Свет мира», которая показалась мне великолепной, лучше любых пыльных классических картин. Нам понравилась статуя. На Мадонне был традиционный голубой покров, и Она выглядела пухленькой и счастливой, как Керри, а Младенец Христос был такой радостный и явно с характером. И наконец, в качестве последних штрихов мы купили алое алтарное облачение, украшенное фигурой святого Патрика. Керри приобрела две толстенные сиреневые свечи, распространявшие при горении великолепный аромат, а еще мы заказали шесть комплектов четок.

– Потому что я свои всегда теряю, – объяснила Керри. – И ты наверняка тоже будешь.

Я не помнил, когда мне было так хорошо.

– Странно, Нед, насколько твой вкус отличается от моего. Наверное, это влияние Керри, – вот все, что сказала мне мать.

Я понять не мог, почему она не может допустить, что у меня есть собственное мнение, но мне было все равно. Я уже не обращал внимания на ее слова – просто наслаждался жизнью.

О Драммонде я не думал. Встречаясь, мы обменивались вежливыми словами, но я тут же забывал о нем, когда он исчезал с моих глаз. Я решил подумать о нем позднее, после свадьбы, а пока праздновал мою великую победу над ним, и меня заботило только одно: я хотел хорошо проводить время.

– Нед, что ты будешь делать, когда вырастешь? – спросил у меня как-то Джон.

– Я уже вырос! – со смехом ответил я. – И пока я ничего не собираюсь делать, только наслаждаться жизнью!

– Я тоже буду наслаждаться жизнью, – уверенно заявил Джон. – Я решил навсегда остаться в Кашельмаре и приглядывать за садом. Мистер Уотсон сказал маме, что он больше ничему меня не может научить, а это означает, что я тоже вырос, правда? Тебя он уже не учит, и ты говоришь, что вырос. Наверно, когда наставник уезжает, это означает, что ты вырос.

– Когда тебе будет столько, сколько мне, тогда ты сможешь сказать, что по-настоящему вырос.

– Почему? Читать я уже умею. Хочешь, тебе почитаю? Я могу прочесть тебе «Золушку».

– Ты ее можешь читать только потому, что выучил наизусть, – жестоко возразила Джейн. Ей уже исполнилось семь, и она по-прежнему нянчилась с Озимандией и рисовала акварелью. Еще она вела дневник, как и моя мать, и хвасталась, что записывает имена всех, кто ее обидел, чтобы Господь в день Страшного суда смог воспользоваться ее списком. – И что такого особенного в том, чтобы быть садовником? – презрительно добавила она. – Я, когда вырасту, стану доктором – буду зверьков лечить. Или буду рисовать картинки, и люди назовут их гениальными. А может, буду и то и другое.

– Джейн, ты такая необычная! – воскликнула Элеонора. – Что скажет твой муж?

– У меня не будет мужа, – ответила Джейн. – Думаю, муж мне не понадобится. Я найду какого-нибудь хорошего человека, вроде мистера Драммонда, он будет мыть мне кисти и помогать готовить кошачью еду.

– А у меня муж будет, – твердо заявила Элеонора. – Только я выйду замуж не в шестнадцать лет, как Нед, потому что все говорят, что это неподобающе. У меня будет дом за городом и дом в Лондоне, так что доход моего мужа должен быть не меньше десяти тысяч в год, потому что жизнь в Лондоне требует больших денег, а мне понадобится собственная карета, чтобы наносить визиты. Может быть, у нас будет дом и в Шотландии. У всех лучших людей есть дома в Шотландии, и у меня будет большой круг самых дорогих друзей, которые при подготовке к приемам будут говорить: «Ой, нужно пригласить Элеонору, иначе вечер провалится». Для нас будут открыты все лучшие дома, а каждый вторник я буду устраивать вечер и надевать темно-синее платье со страусиными перьями, и все политики будут приезжать, чтобы обсудить со мной насущные вопросы.

– Десять тысяч в год – это неплохо, – со смехом сказал я, – но все остальное скучновато.