Башня ветров

Новиков с облегчением выдохнул – Павел появился как нельзя кстати. Очевидно, лицо его все еще хранило следы кошмарного видения, поэтому Воронцов, не особо разбирающийся в тонкостях эмоций, но все-таки чувствующий, что друга что-то гнетет, сделал свои выводы:

– Ты, Сережка, не грусти. Не на «Геройском», так на другом корабле будем служить. Папахен что-нибудь придумает.

Новиков ничего не ответил. Он был в шаге от того, чтобы бросить учебу, вернуться в родную деревню и больше никогда не видеть ничего, что напоминало бы о море и кораблях. Разве только крысы… Вот только что делать с пресловутым стремлением побеждать, пустившим в его натуре такие крепкие корни, что уничтожить их можно только вместе с ней самой.

Новикова выписали из госпиталя в конце сентября. Класс его был на практике, свободного времени полно, и Сергей решил посвятить его решению двух насущных задач. Во-первых, попытаться разыскать Ольгу.

Теперь он не пропускал ни одних танцев. Внимательно всматривался в девичьи лица, пытаясь разглядеть в толпе ту самую, единственную, которая завладела его мыслями. А в дни, когда танцев не было, уезжал в город и, дождавшись троллейбуса, который увез Ольгу, садился в него. Выходил каждый раз на новой остановке и бродил по улицам до темноты. Но все напрасно.

Второй задачей, которую поставил перед собой Новиков, была необходимость как-то заглушить свой панический страх перед морем. Ну какой, спрашивается, он морской офицер, если бежит от воды, словно перепуганный заяц? Причем толчком для начала панической атаки ему необязательно было находиться на берегу. Море являлось во сне, Сергей просыпался от звуков взрывов и криков заживо горящих людей. Сегодня его, может быть, послали бы к психологу, но в те годы психоанализ был прерогативой загнивающего капитализма, а пожалуйся он в медсанчасти на свое состояние, его бы, скорее всего, отчислили из училища и отправили домой. Порой, просыпаясь ночью от собственного крика, он думал, что это лучший выход из сложившейся ситуации. Но когда после бессонной ночи в окне появлялся край рассветного неба цвета Ольгиных глаз, мысли приобретали совершенно иное направление.