Солдаты, считавшие, что я всего лишь преступник, которому осталось жить совсем немного, разговаривали между собой так, словно я уже умер, жаловались на тягостную обязанность тащить и хоронить грязный и вонючий труп, каким, несомненно, я стану. Один из них даже заявил, что потребует дополнительную плату за неприятный труд. Другой усмехнулся и ответил: «У Прайрата?» Это заставило хвастуна замолчать. Другие солдаты рассмеялись, глядя на его смущение, но их голоса звучали фальшиво, словно одна лишь мысль о попытке что-то попросить у Красного священника могла испортить настроение на весь день. Так я впервые узнал, куда мы направлялись, и понял, что меня ждет много худшая судьба, чем повешение за воровство или предательство, в чем я был, несомненно, виновен. Я попытался выпасть из фургона, но меня быстро схватили и швырнули обратно.
«Ха, — сказал один из них, — он знает имя!»
«Пожалуйста, — умолял я, — не отдавайте меня ему. Если в вас есть хоть капля милосердия Эйдона, сделайте со мной все, что захотите, но только не везите к священнику».
Солдат, говоривший последним, посмотрел на меня, и мне показалось, что я увидел жалость в его жестоких глазах, но он сказал: «И позволить его гневу обрушиться на нас? Оставить наших детей сиротами? Нет. Держись и веди себя как мужчина».
Я плакал всю дорогу до ворот Нирулаг.
Фургон остановился у окованной железом двери, что вела в Башню Хьелдина, и меня втащили внутрь, отчаяние сделало меня таким слабым, что я даже не сопротивлялся — впрочем, что мое несчастное тело могло противопоставить закованным в доспехи вооруженным солдатам? Меня поволокли дальше, вверх по бесчисленным ступенькам. Там я увидел, что обе дубовые двери распахнуты. Меня швырнули, как мешок с мукой, и я упал на колени на жесткие плитки небольшого помещения.
В первый момент я решил, что упал в озеро крови. Вся комната была алой, каждая ниша и щель, мои руки поменяли цвет прямо у меня на глазах. Я с ужасом посмотрел на высокие окна. В каждом стояли панели из ярко-красного стекла, сквозь них внутрь проникали ослепительные лучи заходившего солнца, словно каждое являлось огромным драгоценным камнем. Свет лишал цвета все, что находилось внутри башни, как бывает вечером. И никаких теней, кроме черных и рубиновых. В комнате стояли столы и высокие полки, ни одна из которых не касалась единственной изогнутой стены, они теснились в центре. Все поверхности были завалены книгами, и свитками, и… другими предметами, на многих я старался не задерживать взгляд.
Любопытство священника не знало границ, и он был готов пойти на все, чтобы получить ответ на появившийся у него вопрос. Многие объекты его интереса, главным образом животные, сидели в клетках, стоявших среди книг, большинство были еще живы, хотя смерть для них стала бы наилучшим исходом. Если учесть хаос, царивший в центре комнаты, стена оставалась свободной, если не считать начертанных на ней символов.
— О, — послышался голос. — Приветствую тебя, коллега из Ордена Манускрипта. — Прайрат сидел на узком стуле с высокой спинкой в центре своего диковинного гнезда. — Полагаю, твое путешествие было приятным?
— Давай не будем обмениваться колкостями, — сказал я. Отчаяние принесло мне определенное смирение. — Ты более не член Ордена Манускрипта, Прайрат, впрочем, я тоже. Чего ты хочешь?
Он усмехнулся. Прайрат не собирался спешить, видимо, решил немного развлечься.
— Если ты стал членом Ордена, это уже навсегда, так я считаю. — Он рассмеялся. — Разве нас обоих до сих пор не занимают старые вещи, записи и древние книги?
Когда он произнес эти слова, сердце у меня в груди затрепетало. Сначала я думал, что он собирался просто меня помучить, отомстить за изгнание из Ордена, хотя другие его члены участвовали в отлучении в большей степени, чем я; когда его лишили членства, я уже начал сползать в темноту. Теперь я понимал, что Прайрат, судя по всему, хотел получить книгу, которой, как он думал, я обладал, — и не сомневался, какая именно книга ему нужна.
Я вступил с ним в словесный поединок, используя слова, как фехтовальщик — клинок, и некоторое время удерживал свои позиции — пьяница до самого конца сохраняет хитрость, она остается с ним намного дольше, чем душа, — но мы оба знали, что в конце я все равно сделаю то, что ему нужно. Ко всему прочему я очень устал и был болен. Пока мы беседовали, в комнату вошли двое мужчин с гладко выбритыми головами, смуглые, в аккуратных сутанах, вне всякого сомнения, южане с островов. Оба молчали — возможно, были немыми, — тем не менее причина их появления не вызывала сомнений: они будут меня держать, чтобы Прайрат не отвлекался, когда он перейдет к более жесткому методу ведения допроса.