Башня Зеленого Ангела. Том 1

— Даже те, кто не сомневался в мастерской подделке, наперегонки стремились получить из моих рук страницу. Запрещенная книга оказывала завораживающее действие, новая, но по-настоящему злая книга — а таких было совсем немного, — люди слетались на нее как мухи на мед. — Он снова начал громко смеяться, но через мгновение смех превратился в сдавленные рыдания. — Светлый Усирис, как я жалею, что не сжег ее!

— Но какое отношение к этому имел Прайрат? — нетерпеливо спросила Мириамель. — Ты продавал ему страницы?

— Никогда! — Кадрах почти кричал. — Даже тогда я знал, что он демон. Его исключили из Ордена еще до моего падения, и все мы понимали, какую опасность он представлял! — Кадрах постепенно успокоился. — Нет, я подозреваю, что он регулярно посещал торговцев редкостями, которым я продавал страницы, — и часть из них попали к нему в руки. Он удивительно хорошо разбирался в темных материях, принцесса, и в самых опасных разделах Искусства. Я уверен, что ему не составило труда установить владельца книги — источник отдельных ее страниц. Да и меня он отыскал без труда, несмотря на то что я старался оставаться в тени, используя все свои знания, чтобы сделать себя незаметным, вплоть до невидимости. Но, как я сказал, он меня нашел. И отправил за мной стражников вашего отца. К тому моменту он уже стал советником принцев, а в случае с вашим — отцом будущего короля.

Мириамель вспомнила тот день, когда впервые увидела Прайрата. Красный священник пришел в покои ее отца в Мермунде, чтобы рассказать о событиях в Наббане. В последнее время юной Мириамель стало очень трудно разговаривать с отцом, ей никак не удавалось придумать слова, которые заставили бы его хотя бы разок улыбнуться, как часто бывало, когда она была светом его очей. Государственные вопросы давали ему отличный повод избегать еще одного неловкого разговора с дочерью, и Элиас отослал Мириамель прочь, однако любопытство заставило ее перехватить взгляд Прайрата возле дверей.

Уже в юности Мириамель привыкла к самым разным взглядам придворных отца — одни смотрели на нее с раздражением, считая ее помехой в своих делах, другие, видевшие одиночество и переживания девушки, не скрывали жалости, некоторые открыто рассчитывали со временем на ней жениться, кто-то сомневался, станет ли она красивой, когда повзрослеет, и будет ли удобной королевой после смерти отца.

Но никогда прежде изучавший ее взгляд не был таким холодным, а равнодушие в черных глазах настолько нечеловеческим: каким-то непостижимым образом она знала, что Прайрат смотрел бы так же, будь она куском мяса на столе мясника. Одновременно у нее возникло ощущение, что он видит ее насквозь, как если бы все ее мысли прошли обнаженными перед ним, корчась под его равнодушным взглядом. Охваченная ужасом, Мириамель отвернулась от жутких глаз и побежала по коридору, необъяснимо расплакавшись, и услышала за спиной гудение голоса алхимика. Мириамель поняла, что значит для нового друга отца не больше, чем муха, и он будет ее игнорировать, больше о ней не вспомнив, или раздавит без колебаний, если это послужит его целям. Для девочки, убежденной в собственной значимости, которая пережила даже любовь отца, новое откровение стало настоящим кошмаром.

Ее отец, при всех своих недостатках, никогда не был таким чудовищем. Но почему он впустил Прайрата в свой внутренний круг и со временем дьявол-священник стал самым главным и доверенным его советником? Этот вопрос всегда вызывал у нее тревогу, и она до сих пор не нашла на него ответа.

Теперь, в тихо покачивавшейся лодке, Мириамель постаралась, чтобы ее голос звучал ровно.

— Расскажи мне, что случилось, Кадрах.

Монах явно не хотел начинать. Мириамель слышала, как его пальцы скребут по деревянной скамье, словно он что-то искал в темноте.

— Они нашли меня в конюшне постоялого двора к югу от Эрчестера, — медленно заговорил он, — я спал в навозе. Стражники вытащили меня, швырнули в фургон, и мы поехали в Хейхолт. В тот год была ужасающая засуха, и в позднем полуденном свете все вокруг казалось золотым и коричневым, даже застывшие деревья, тусклые, точно дорожная грязь. Я смотрел по сторонам, а в голове у меня гудело, как в церковном колоколе, — конечно, я спал после хорошей попойки, — и я думал о том, что сухость, из-за которой мои глаза, нос и рот казались переполненными пылью, уничтожила также все краски мира.